Златослава Каменкович - Ночь без права сна

— Пан Пшегодский, а платье вам придется отдать, — подмигивая, хихикнул один из продавцов.

— Пятый…

— Шестой…

— Смотри не лопни!

Давидка тяжело перевел дух и с тревогой подумал: «Йой, еще полграфина…»

— Ну, ну, пей, — подбадривали продавцы. — Уже мало осталось!

— Ты, панычику, ремень расстегни, легче будет!

Давидка очень любил свой ремень — предмет зависти многих мальчишек на Старом Рынке и снимал его только на ночь. Конечно, когда Давидка нашел его на свалке, он выглядел незавидно: без пряжи, лак облез. Но дедушка… о милый дедушка, дай бог ему здоровья, — он намазал ремень глазурью, натер до блеска, сделал из консервной банки настоящую пряжку, по хуже, чем у кондуктора в трамвае.

Давидка с трудом расстегнул пряжку. Сразу стало легче. «Да, теперь выпью», — подумал он. Прицепил ремень к лямке штанишек у самого плеча и, подбадриваемый продавцами, одолел еще два стакана. Почувствовал, что ему стало трудно дышать. А в графине ужо немного воды — еще три — четыре стакана, и «добрый хозяин» отдаст Давидке платье…

Малыш представил, как он придет к пани Мартынчуковой и скажет: «Вот вам подарок. Это я для вас в кредит купил». Но вдруг испугался: «А что, если пани Мартынчукова не поверит? Конечно, может подумать, что я украл. Она как-то говорила: «Кто обманывает, тот и ворует». А ведь все знают, что меня дразнят «брехуном». Но сразу же успокоил себя: «Я побожусь, и она поверит».

Давидка вспотел от натуги. После каждого глотка по всему телу пробегали мурашки, его знобило, а к горлу подступала тошнота.

«Ой, не выпью», — испугался мальчик, чувствуя, что вот-вот заплачет. Пересиливая себя, снова поднес стакан к дрожащим губам…

Давидка вообще был мастером на всякие выдумки, за что даже Ромка назвал его лгунишкой. Особенно после того, как Давидка убедил Ромку и Гриця сделать из цветов акации «парфумы» [17] Духи. . Они побежали на плац [18] Площадь. Теодора продавать свою «продукцию» и едва не угодили в полицию за «коммерцию без патента и фальшивые парфумы».

Теперь Давидка изо всех сил старался убедить себя, что в стакане вовсе не вода, а сладкий-пресладкий лимонад. Он еще раз глотнул. «Тьфу, какой противный этот лимонад… Но ничего… Еще остался только один стакан…»

— Не могу больше, панцю, — худенькие плечи Давидки задрожали, по щекам покатились слезы.

А продавцы хохотали.

— Го-го-го! Какое у него пузо стало!

— Ему жилет и золотую цепочку!

— Говорят, у нас во Львове много нищих? Ха-ха-ха! Разве у нищего может быть такое толстое пузо! Ха-ха-ха!

— Что ж, панычик — банкрот? — насмехаясь, спросил хозяин. — Уговор дороже денег: не выпил воду — значит нет платья.

Мальчик умоляюще взглянул на «пана хозяина», все еще надеясь, что тот отдаст платье. Ведь Давидка не допил всего стакан… Но хозяин, заметив входящего в магазин состоятельного покупателя, моментально сделал серьезное лицо и, толкнув Давидку к выходу, бросил:

— Ну, иди, иди, панычику! Сам виноват!

Так и не смог Давидка отплатить пани Мартынчуковой за ее доброту…

Кроме семьи Мартынчуков, Гриця Ясеня и маленького кольпортера [19] Кольпортер — продавец газет. Аптека — сына фонарщика, есть у Давидки еще один друг — это пани профессорка [20] Профессорка — здесь учительница. . Она красивая и очень добрая. Ее зовут пани Анпа. Пани Анна у себя дома бесплатно обучает детей рабочих. Молочница Каська всем раззвонила, что пани профессорка ежедневно покупает у нее за наличные целый бидон молока, а в пекарне (рядом с аптекой) каждый день покупает по десять кило хлеба, и не какого-нибудь, а белого, пшеничного. И все это для «школярив». Пани профессорка обещала через год, когда Давидке будет семь лет, и его принять в свою школу.

Но кроме друзей, которых мальчик любит, у него водятся и враги. Ну, хотя бы этот белобрысый Збышек из двухкомнатной квартиры над каморкой, где ютятся Давидка с дедушкой. Можно подумать, будто это он сам извозчик, а не его отец, пьяница Ян Зюбик. Как бы не так! Отец его и близко к лошади не подпускает — так этому Збышеку и надо! Все мальчишки на Старом Рынке дразнят его «крыса», хотя, по мнению Давидки, широколицый, курносый Збышек на крысу вовсе не похож. Разве только два передних зуба торчат из-под приподнятой верхней губы, как у крысы.

Когда Давидка был поменьше, Крыса никогда не проходил мимо, чтобы не задеть:

— Гей, продай губы на подметку!

Или:

— Дай деньги под проценты, жиденок!

Как будто Давидка был таким богачом, как владелец дома Соломон Гольдфельд, он же и владелец большой аптеки и еще трех каменных четырехэтажных домов. Этот действительно ссужает людям деньги под проценты.

Да, да, недавно Давидка сам своими ушами слышал. Боже сохрани, Давидка и не думал подслушивать, но так уж вышло…

Дедушка сильно заболел, горел как огонь. Надо было позвать доктора, а за визит доктор меньше двух-трех злотых не возьмет, сказала пани Катря. Лицо ее погрустнело, затем она даже заплакала, как на похоронах. Ведь кроме доктора нужны и лекарства. А где взять денег? И тут добрая женщина вспомнила о пани профессорке, всегда готовой помочь беднякам. Полгода назад праздничный костюм Гната был заложен под проценты у пана Соломона. А выкупить не на что. Тому, конечно, выгодно, растут проценты. Пани Мартынчукова к нему и на поденщину ходила, только бы подождал, не продавал. Ой, легко залезть в долг, да нелегко вылезть! Выручила пани профессорка. Чтобы не обидеть жену каменщика, давая ей деньги, пани профессорка сказала, что и год подождет, и два, и три. Когда будут тогда и можно отдать. Процентов она не берет.

Давидка, охваченный страхом за жизнь дедушки, помчался к небольшому коттеджу, увитому плющом, где жила панн профессорка.

Ему даже не пришлось потянуть за ручку колокольчика в железной калитке, потому что она была открыта.

Через цветник к дому вела аккуратно подметенная дорожка, выложенная кирпичом. К величайшей радости Давидки парадная дверь тоже оказалась настежь. И он вошел. Однако тут же был вынужден юркнуть за кадку с пальмой, чтобы его не увидел кругленький пожилой человечек с румяным безбородым лицом. Это был пан Соломон, которому дедушка задолжал плату за каморку в подвале.

«Что ему здесь надо?» — стревожно стучало сердце Давидки.

Откуда же мальчику было знать, что Соломон Гольдфельд пришел по очень важному делу.

— Нам нужно договориться, пани Калиновская, — начал ростовщик.

— О чем?

— Овва, разве пани не догадывается?

— Нет, прошу пана.

— Ну, так я пани скажу. Разве я не так когда-то завоевывал себе клиентов? Кто посмеет сказать, что я не спасал их детей от голодной смерти? Теперь у них появился новый спаситель. Но золото испытывается огнем, а наш брат — золотом. Посмотрим, у кого его больше…