Константин Гурьев - Без срока давности

Вот и устроился.

Корсаков хотел посмотреть бумаги, переданные Рабельником, но читать в полутьме было невозможно.

Он уже задремал, когда по купе, распинывая стоявшие в проходе сумки, прошли трое здоровых парней, оживленно о чем-то переговаривающихся.

«Из ресторана, что ли», — подумал Корсаков и заснул.

Неустановленное лицо: Они сейчас отзвонились.

Заместитель: Ну, что тянешь?

HЛ (после паузы): Вроде все нормально. Пришлось вместе с ним еще двоих закопать?

3.: В каком смысле «закопать»? Они их из поезда вытащили, что ли?

НЛ.: Ну, нет, конечно! Так говорят, просто…

3.: Так говорят! Ты хоть книги-то читаешь? Ладно, проехали. Что там было? Рассказывай, мне докладывать надо.

НЛ.: Ну, короче, они подсели, узнали, в каком он вагоне. Он с попутчиками поддавал. Вытащить его не удалось.

3.: Почему?

НЛ.: Ну, короче, там они… поругались…

3.: И что?

НЛ.: В общем, драка намечалась как бы…

3.: Как бы, как бы… И что, всех троих пришлось ликвидировать?

НЛ.: Ну, да. Иначе был бы шум, ребята бы засветились капитально.

3.: А так твои ребята не засветились?

НЛ.: Нет. Так — не засветились. Они работали с глушителями, а потом сразу выскочили.

3.: Куда выскочили?

НЛ.: Из поезда, блин, куда еще-то?

3.: Из поезда? Они у тебя супермены, что ли?

НЛ.: Вообще-то, конечно, супермены. Просто все рассчитали. Там поворот длинный, и поезда скорость сбрасывают. И склон длинный, пологий. В общем, все нормально.

3.: Точно — нормально? Учти, мне докладывать, а тебе отвечать.

НЛ.: Докладывай, докладывай! У нас все в порядке.

Плюснин появился в своем офисе только в начале десятого, и это уже было на грани невероятного.

Обычно он приезжал в половине девятого, пятнадцать минут беседовал со своим замом, в восемь сорок пять к нему входили руководители отделов. Без трех девять все расходились по своим местам, и в девять — ноль-ноль центр громадного механизма под названием «Оборона России» начинал работать. Четко, слаженно, зная свое место в общем строю и свою роль в решении общей задачи!

Плюснин не появлялся в половине девятого всего несколько раз, и все это было вызвано, как потом выяснялось, очень серьезными причинами и обстоятельствами.

Когда Плюснин стремительно прошел в свой кабинет, все насторожились еще сильнее. Нарушая еще одно правило, он не вызвал заместителя и, пролетая по приемной, велел отключить все телефоны и его ни с кем не соединять.

Секретарь Плюснина майор Лабынцев слышал, однако, что генерал громко говорит. Значит, по мобильному разговаривает, предположил Лабынцев.

Прошло еще полчаса, прежде чем открылась дверь кабинета и Плюснин приказал:

— Щелгавина ко мне.

Воинское звание заместителя Плюснина, Владимира Григорьевича Щелгавина, «капитан» никого не обманывало. Капитаном он стал в 23 года, в Афгане. Через две недели был вывезен из ущелья, где полегла половина его батальона. Едва вертолет, на котором вывозили Щелгавина, поднялся в воздух, старший лейтенант медицинской службы Игнатович заревела обыкновенными бабьими слезами. Обыкновенными и безутешными.

На земле выяснилось, что жизнь из Щелгавина еще не ушла. Ну, может, и ушла, но не полностью. Злой был Щелгавин до жизни.

Жить хотел!

Жить хотел и воевать хотел!

Так хотел, что после госпиталя, где пролежал полтора года совершенно спокойно, «на голубом глазу» потребовал вернуть его в часть. Аргументы типа «у вас нет руки и глаза, какая вам армия», отметал привычно — площадной бранью. Дошел до замминистра обороны — отказали. Отправился в ЦК КПСС. Там в ситуацию вникли, предложили стать политработником. Снова обматерил. А кто и что ему сделает?

А потом август девяносто первого, и… В общем, думал, все.

Да и было бы, наверное, «все», если бы не та самая Игнатович, которая ревела белугой над Щелгавиным в «вертушке».

Когда в стране стали появляться разные там «бригады», когда началась стрельба, Гражина Игнатович, полька — литовка — украинка — белоруска, гражданка СССР, стала человеком уникальным. С ее медицинским опытом, полученным в Афганистане, она обрабатывала раны так, что ни в какую больницу ехать не надо было. А это исключительно высоко ценилось. После того как она проделала первую такую «операцию», а произошло это случайно, ее попробовали сделать врачом «бригады».

После очередного ранения за ней приехали двое братков. Ввалились в квартирку, буркнули:

— Давай, кобыла, собирайся. Возьми, че надо.

Как хорошо, что этого не слышал Щелгавин!

«Кобыла», имевшая такой опыт скоротечных боевых контактов, какого не могло быть у всей этой «бригады» скопом, мирно взяла все, что было нужно. Молча приехала, куда привезли, сделала все, что нужно, удалив пулю, застрявшую в лопатке.

Погладила по макушке трясущегося от страха и боли «братка», сказала «все, сынок, не плачь, а шрамы тебе еще девки целовать будут».

Получив сто баксов «за услугу», врезала тому, который назвал ее «кобылой», потом — второму, который приезжал за ней, как бы, за компанию. Потом плюнула на купюру и этим плевком приклеила ее к столу. Потом выхватила два ствола у парней, стоявших поблизости. Парни побледнели, а она спокойно расстреляла две обоймы в стены. Благо «штаб-квартира» располагалась в частном домике. Стены-то деревянные, не рикошетит…

Стволы бросила на пол, замершему «боссу» сказала:

— Сунетесь еще раз так же, сама убью.

И ушла.

Через два дня к ним домой приехал тот самый «босс». Стоял в прихожей, переминаясь с ноги на ногу. Приглашенный в «комнату» посидел молча. Сделал предложение.

Идея была проста: Гражина становится «бригадным хирургом» у его «братков». Стрельба и другие ранения в их повседневности неизбежны, значит, надо быть готовыми. Платить будут, как скажет. «Хотите, мужа вашего отправим в Германию, чтобы ему сделали самые лучшие протезы?»

Гражина ответила вопросом:

— Ты думаешь, для меня есть разница — кто кого ранил? Если уж вы такие дураки, то я хотя бы лечить буду. Всех подряд.

И, увидев возмущение, медленно выступавшее на лице «босса», уточнила:

— Или так, как я сказала, или — никак! Все, иди!

Прошло пять дней трудных переговоров, и ее пригласили «на обед» в широком составе. Присутствовали лидеры самых крупных «бригад».

Официантов не было, сами себе наливали и закуску накладывали. Впрочем, кто там ел-пил! С Гражиной разговаривали мало. Точнее говоря, это она с ними мало разговаривала. Просто повторила то, что уже сказала.

Ей оборудовали дачку в бывшем пионерлагере, который сейчас купили «под отдых». Туда и привозили ее «пациентов» в любое время дня и ночи.