Константин Гурьев - Без срока давности

— Ну, и куда вы забрались? — все так же высокомерно сохраняя показное спокойствие, спросил его спутник, профессор Лобанов.

Профессор свирепствовал уже больше часа, с того момента, как покинул свою квартиру, идя следом за Корсаковым. А тому, честно говоря, больше нечего было делать, как заставить профессора идти за собой. Вот Лобанов и отыгрывался за свою минутную слабость, комментируя все происходящее.

Корсаков отвечал ему смиренным молчанием и улыбался время от времени, чтобы не злить своего пассажира понапрасну. Слишком многое сейчас зависело именно от этого человека, а знакомы они были все тот же час, так что изучать профессора и хоть как-то воздействовать на него времени не было.

Вести же себя естественно, то есть наорать на зануду, все время только и делающего замечания высокомерным профессорским тоном, Корсаков не мог. Просто не имел на это права. Вообще, он многое себе запрещал, когда этого требовала работа. А сейчас был именно такой момент, и Корсаков в глубине души хвалил себя за то, что все идет по плану, который наметил он.

А ведь с того момента, как ему стало известно о странных событиях, взбудораживших и Администрацию Президента, и Службу безопасности, прошло немногим больше полусуток. Несколько часов прошло, а известный журналист Игорь Корсаков уже вышел на след, и назревала сенсация!

Хотя поначалу не было даже азарта. Так, легкий интерес, сочувствие.

Да и начиналось все как-то несерьезно.

Утром, сразу после разговора с Плюсниным, Корсаков поехал домой.

Только для того, чтобы привести себя в порядок, и отправиться в редакцию.

Между прочим, в редакции ему часто помогала сама атмосфера. Было в ней что-то удивительное, какое-то переплетение разухабистой недисциплинированности и четкой творческой направленности. Люди могли трепаться хоть о чем, чтобы, прервав разговор, метнуться к своему столу и выдать несколько страниц текста, который вскоре с удовольствием и интересом увидят читатели.

Тем более что Корсаков, между прочим, уже многое начал понимать.

Он не хотел спешить, чтобы не нарушить некоей внутренней целостности складывающейся картины. Именно в напряженном разговоре с генералом Игорь понял, почему он никак не может уснуть, хотя усталость чувствовалась уже физически, ходить было трудно, приходилось преодолевать нежелание двигаться, и глаза все время слипались. Но стоило прилечь — сон исчезал, улетучивался, оставляя в душе только легкую горечь.

Поначалу Корсаков не мог понять, в чем дело, а теперь дошло. Он просто не мог позволить себе расслабиться, зная, что убийцы Гоши Дорогина ходят где-то рядом. Оказывается, для того чтобы жить местью, не надо давать клятвы или публичные обещания. Надо просто возненавидеть неизвестных людей, и возненавидеть их так сильно, что невозможно было забыть об этом.

А тех, кто отдал приказ убить Гошу и Милу, Корсаков люто ненавидел! Он понимал, что на счету его противников не только Гоша и Мила, но этих двоих было вполне достаточно, чтобы Корсаков начать личную войну!

По дороге в редакцию позвонил Нике Зарембо: как никак, это ведь она ездила с Гошей в милицию и разговаривала там. Гоша, если верить его рассказу, сидел и ждал ее в машине вдалеке от здания. Значит, видели там только ее и о Гоше могли узнать тоже только от нее. А она отпирается…

Глупо же…

Но еще более глупо было бы снова звонить ей. Нику надо брать за шиворот и расспрашивать с пристрастием. Корсаков несколько раз «встречался» с Никой и знал алгоритм ее действий. Застать ее врасплох было несложно. Она выходила из подъезда только после того, как уезжал партнер. Не хотела, чтобы кто-то, увидев, сопоставил.

Корсаков ворвался в ее машину, едва она пристегнулась:

— Ну, что, сука, сдала Гошу?

Реакция Ники была неожиданной. Она заревела, как ревут маленькие девочки: искренне, отчаянно и беззащитно. Она не старалась как-то прикрыть лицо или отвернуться, и Корсакову стало стыдно. Просто — стыдно. Так и сидели молча…

— Мне тогда позвонили ночью, — начала Ника хриплым голосом.

Откашлялась.

— Часа в три позвонили. Сказали: запомни, ты с Гошей никуда не ездила. Никуда. Уговаривать не будем. Наши доводы тебе передаст близкий человек. И положили трубку. Я лежу, ничего не понимаю, муж тут на псих исходит: кто тебе звонит в такое время? Ну, понятно. Минут через пять снова звонок. Он хватает трубку, и через несколько секунд вижу, лицо у него меняется, и трубку он мне протягивает. А это моя подруга. Мы с ней со школы дружим, но не виделись уже лет шесть-семь. Голос у нее дрожит, и она говорит: Ника, тебя просят серьезно отнестись к предупреждению. Если ты согласна, я передам трубку им, а если не согласна, они говорят, что убьют меня и дочь. А они с дочкой вдвоем живут, девочке семь лет.

Ника вытащила платок и шумно высморкалась.

— В общем, Корсаков, ты меня не срами и не учи. И не спрашивай. Знала бы — кто, сама бы их на ломти порезала. — Говорила она спокойным голосом, но Игорь знал — порезала бы.

В редакции он не был несколько дней, и все, кто его увидел, старался переброситься хотя бы парой слов, обсудить какие-то новости или, по крайней мере, просто поболтать «ни о чем». Соня Брицис вплыла в его кабинет в самом начале второго.

Соня была достопримечательностью редакции. Женщина красивая, изысканная, можно сказать, породистая и холеная, она была отличным профессионалом. Человеку, видевшему Соню впервые, могло показаться, что она способна только сплетничать о коллегах и судачить о тряпках. Тем более что Соня вела себя как настоящая стерва, постоянно провоцируя стычки. И только те, кто был ею тщательно проверен, отобран и допущен в узкий круг доверенных лиц, знал, что она занимается темами, очень серьезными, и никогда не допускает проколов. Даже самые пристрастные критики не могли ухватиться за ошибку в ее публикациях. Злые языки утверждали, что сама-то Соня только обрабатывает то, что ей приносят, а готовят ее любовники, но Корсаков точно знал, что это не так. Пожалуй, только перед ним Соня снимала маску непоколебимой уверенности в себе и становилась обыкновенной бабой, приближающейся к сорока.

Соня была самой обыкновенной красавицей, которой ничего не надо было делать, чтобы ее заметили и оценили. Больше того, она никого не одаряла авансами, никому не обещала невозможного, но настоящие мужики, мужики с большой буквы, старались угождать ей, и это выглядело естественным, нормальным отношением к красивой женщине. Поэтому Соня могла получать такую информацию, которую журналисту «мужеска полу» не дали бы ни в коем случае. Многие подозревали Соню в том, что она скачет из постели в постель, но Соня только смеялась и громко называла адрес, по которому следует идти завистникам и клеветникам.