Константин Гурьев - Без срока давности

Впрочем, если бы они получили то, что хотели, то не факт, что Ирину оставили бы в живых. Она-то ведь знала бы точно, что они хотели. Кстати, а что они хотели-то?

— Ира, а как ты вообще попала в эту историю?

— В какую «эту»? Я не могу понять, что происходит!

— Тогда давай по порядку. Ты шла на встречу с нами?

— Да, но это уже после звонка Лобанова. Он позвонил, сказал, что нужно немедленно встретиться, отменив все мои намеченные дела. Отказывать шефу у нас не принято, вот я и сделала так, как он велел.

— Вообще-то, он звонил по моей просьбе.

— Все это время?

— Что значит «все время»?

— Ну, он же не один раз мне позвонил. Вообще, последние часы он вел себя очень активно. Первый раз он позвонил вчера около десяти часов вечера. Спросил, смогу ли я проконсультировать кое-кого. Так и сказал «кое-кого». Я ответила, что проконсультирую. Он положил трубку и снова перезвонил минут через тридцать. Спросил, какие дела у меня есть на первую половину дня. Договорились, что созвонимся утром, и он позвонил. Сперва часов в одиннадцать — уточнил, готова ли я? Потом, через час, наверное, предупредил, что сейчас со мной свяжутся. Потом, минут через двадцать, позвонил еще раз. Вот тогда он и попросил все отменить и выйти вам навстречу. Ну, а все остальное ты и сам знаешь…

Тут она замолчала и внезапно спросила:

— Мы что, перешли на «ты»?

Корсаков опешил:

— Кажется, перешли. А ты вообще представляешь себе «выканье» в ситуации, когда мы убегаем от пуль?

Тут Аристова удивила его еще больше: она снова заревела. Лицо ее исказилось, уголки губ поползли вниз, по щекам потекли крупные слезы, и Ирина закрыла лицо руками.

Да что же сегодня за День плача! Женские слезы он не любил и себя в такие моменты чувствовал по-дурацки, зная, что ничем не может помочь и хоть как-то изменить ситуацию.

Все, что он сообразил сделать, — налить в стакан воды и подать Ирине. Она отняла ладони от щек, глянула на стакан и упрекнула совершенно нелогично:

— У меня и так глаза сейчас опухнут, а ты еще воды предлагаешь.

Пока она в ванной приводила себя в порядок, Корсаков обдумывал продолжение разговора. Однако все решилось само собой.

Выйдя из ванной, Ирина села к столу, предупредив:

— Я косметику смыла, так что придется тебе смотреть в сторону или созерцать совершенно нелепую физиономию стареющей тетки.

Корсаков добросовестно изучил ее лицо и никаких признаков старения не заметил. Скорее наоборот, сейчас Ира выглядела еще свежее, только глаза были все еще слегка опухшие.

Игорь провел пальцем по лицу Ирины, прикоснулся к векам.

— Ты что делаешь, Корсаков? — почти ровным голосом спросила она.

— Тебя хочу успокоить, — не думая ответил Корсаков.

— Ты думаешь, так можно успокоить одинокую женщину?

Игорь посмотрел ей прямо в глаза.

— Психологи говорят, что в таких вот ситуациях лучший способ прийти в себя — это заняться чем-то привычным.

— Мы с тобой едва знакомы, — Ирина не сопротивлялась, она просто констатировала.

— Ну, и что?

Рука Корсакова скользнула ей на затылок, собрала волосы в горсть, а потом и сам потянулся к Ирине.

И был секс. Тот самый секс, когда мужчина и женщина уходят из мира людей, окунаясь в мир живых существ, где ни стыда, ни запретов, ни соображения безопасности и здравого смысла…

…Вернувшись из душа, Ирина скользнула в кровать и прильнула к Корсакову всем телом.

— Удивительно, но ты прав, — шепнула она. — Секс в самом деле помогает. Мне сейчас так хорошо!

Корсаков достал сигарету, закурил. Пауза затянулась, и Ирина спросила голосом уязвленной женщины:

— А тебе?

Игорь повернулся, поцеловал ее:

— Мне тоже стало очень хорошо. — Помолчал и добавил, не сдержавшись: — Я по-настоящему разозлился.

— Разозлился?

Ирина возмущенно приподнялась на локте, и Корсаков пояснил:

— По-твоему, все, что произошло, надо забыть? Ты думаешь, я каждый день привожу человека к месту, где его убивают?

Ирина заплакала и снова прижалась к нему. Всхлипывая, спросила:

— И что мы теперь будем делать?

Последние две недели Поздняков часто вспоминал генерала Защепу, мечтавшего выспаться. Кирилл Фомич теперь тоже спал плохо, то и дело просыпался, много курил и только изредка проваливался в сон, который вскоре прерывался, и все шло по кругу.

Вот уже месяц прошел с того дня, как Поздняков переправил через границу Защепу. Переправлял со всеми предосторожностями, снабдив документами и легендами на все случаи жизни, но понимал, что все эти бумажки помогут только в том случае, если Защепу не возьмут. Неважно, кто это сделает, результат будет один и тот же.

Впрочем, генерал к этому относился проще. Он так и сказал:

— Мне приятно, Кирилл Фомич, что вы так обо мне заботитесь и опекаете, но имейте в виду, что выбор свой я сделал сам, и сделал его совершенно осознанно. Неужели я в мои годы буду на кого-то ссылаться?

Позднякову в голосе Защепы послышались даже нотки сердитого недовольства, и он ответил:

— Я могу сказать о себе то же самое, и если я волнуюсь, а тут вы правы, волнуюсь, то только за дело.

За две недели до этого пришел долгожданный ответ из Парижа. Ответ одного генерала (Кутепова) другому (Защепе).

Защепа в своем письме, переправленном по всем правилам конспирации, просил о встрече, аргументируя такую необходимость «чрезвычайными обстоятельствами».

Ответ пришел нескоро, и была в этой неспешности грубоватая демонстрация: дескать, как захочу, так и поступлю.

Защепа откровенно обиделся, ответ обозвал «солдафонством» и весь вечер костерил Кутепова, поминая ему все, что только знал, а еще более, — слыхал от других. Потом успокоился, и дальнейшее обсуждали уже сугубо по-деловому, возражая друг другу и перепроверяя собственные аргументы.

Кутепов, согласившись «уделить возможную толику времени», заранее заявил, что круг сотоварищей по РОВСу не разрешит ему покинуть Париж, следовательно, Защепе предстоит изыскивать возможность прибыть к нему самостоятельно.

— Вы смотрите, так и пишет «прибыть», — злобно ухмылялся помолодевший лет на десять Защепа. — Штафирка, а туда же.

Потомственный военный Защепа не щадил Кутепова с его гимназическим образованием.

— Штафирка-то штафирка, а до Парижа вам добираться рискованно, — попытался остудить его Поздняков.

— Вы, уважаемый господин чекист, этого прощелыгу не знаете. Я в Париж-то и не собираюсь, — спокойно доложил Защепа и демонстративно закурил.

Потом еще более демонстративно хлопнул себя по лбу:

— Вот глупец! Проболтался, хотя спокойно мог деньги, выданные вами на поездку в Париж, просидеть в каком-нибудь кафе в Варшаве или Кракове с очаровательной паненкой. Польки, польки, — улыбнулся, закатывая глаза генерал.