Эрнст Питаваль - Голова королевы. Том 1

Бэклей вошел и, не заметив Вальтера с кузнецом Брауном, отступивших в сторону, увидел пред собой королеву с ее дамами и лордами. Граф поклонился государыне и смело и вопросительно посмотрел ей в лицо, точно его взор хотел напомнить королеве обещание, данное ею в то время, когда она была принцессой.

— Милорд, — начала Мария с улыбкой, способной поддержать его тщетные надежды, — ввиду услуг, оказанных вами нам, мы явились сюда лично, чтобы убедиться в вашей вине или невиновности, прежде чем предоставить судьям произнести над вами свой приговор.

— Какое преступление возводят на меня, ваше величество? Все, что я сделал, произошло на вашей службе.

— Милорд, вы вручили лорд-мэру документ за подписью принцессы Марии. Почерк — наш, но мы не выдавали этой грамоты. Неужели вы зашли так далеко в своем усердии, что вздумали оказать нам услугу с помощью подлога? Сознайтесь чистосердечно!

Бэклей понял, к чему клонится дело: его приносили в жертву. Судьи не могли произнести ему иной приговор, кроме смертного. Но Мария была королевой, она имела власть помиловать его, и если он добровольно примет на себя вину, то окажет ей услугу. Но что если Мария примет жертву, а его не помилует?

— Ваше величество, — ответил Бэклей, — я сознаюсь в своей вине. Граждане Лондона требовали подобного обещания, время не терпело…

Он запнулся, увидев, как Мария обернулась с торжествующей улыбкой к духовнику.

— И тогда вы совершили подлог, обманули нас и лондонских граждан! — досказала королева, но с таким взглядом, который опять успокоил Бэклея.

— Ваше величество, — подхватил он, — если я виновен, то покарайте преступника, вот вам моя голова!

— Милорд, вы хорошо знаете, что нам было бы тяжело приказать казнить кого-нибудь, кто совершил преступление ради нас. Но правосудие должно идти своим чередом, и лишь после того, как вы сознаетесь во всем, я буду в состоянии судить, может ли королева даровать помилование там, где простила принцесса. На подложном документе наш герб из воска, объясните мне, как приложили вы нашу печать к письму?

— Ваше величество, я проник в ваши покои, чтобы умолять вас подписать этот документ, но нашел вас спящей…

Бэклей снова запнулся. Мария с таким яростным гневом взглянула на него, что он невольно попятился. Она подошла к нему, ударила его веером по лицу и, точно стыдясь своей запальчивости, отвернулась.

— Вы слышали, милорды, — сказала она, — этот человек осмелился проникнуть тайком в наши покои! Уже за одну подобную гнусность заслуживает он смертной казни. Пусть палач чинит ему дальнейший допрос, эта бесстыдная дерзость истощает наше терпение.

Бэклей побледнел как смерть. То не было притворство, то была беспощадная ненависть. Но возможно ли это?

— Ваше величество, если вы станете отрицать, что ваша благосклонность ко мне дала мне смелость надеяться, что мои услуги придутся кстати, тогда, конечно, я был тщеславным дураком, — произнес Бэклей.

— Милорды, — возмутилась королева, — граф Гертфорд оказывает мне честь, намекая, что я ему нравилась. Может быть, он даже надеялся почтить меня своими ухаживаниями, которые отвергла шотландская девица из шинка… Вон отсюда!

Бэклей не мог более сомневаться, что он погиб.

— Ах! — воскликнул он. — Я вижу, что был глупцом, так как поверил словам лживой женщины! Вы сами написали тот документ и обещали мне свою любовь, если наш замысел удастся.

Но сыщики Тауэра уже схватили его и стали вязать ему руки.

— Заткните ему рот! — грозно приказала королева, и злоба исказила ее черты. — Так как он берет назад свое признание, то должен показать правду при пытке. Однако еще раньше, чем разобьют его герб, я приказываю, чтобы он дал удовлетворение моей камеристке, Екатерине Блоуэр, за то бедствие, которое навлек на нее. Пусть их сочетают браком, который я тут же удостоверю, равно как и то, что к графине Гертфорд, перейдет по наследству все состояние ее мужа. Кузнеца я повелеваю отпустить на свободу. Слугу графа Сэррея также, но предварительно отсчитать ему пятьдесят ударов розгами, чтобы он остерегался впредь служить мятежникам.

— Ваше величество! — воскликнул бедный Вальтер. — Мне розги?.. Нет, лучше смерть! Ведь я — шотландский дворянин.

— Тогда число ударов должно быть удвоено, — злорадно улыбнулась Мария.

Стражники едва успели схватить Вальтера, который в слепой ярости хотел броситься на королеву. Его повалили на землю, однако, несмотря на увещевания кузнеца, он с зубовным скрежетом грозил местью и сжимал кулаки.

— Доложите мне о нем после экзекуции! — приказала королева. — Во всяком случае заковать его в кандалы, потому что он, кажется, закоренелый бунтовщик.

С этими словами она хотела удалиться из зала. Но одна из ее дам, стоявшая последней в свите, бросилась к ее ногам и стала молить:

— Помилуйте Вальтера Брая, помилуйте!

— Глупая женщина! — возразила королева. — Она умоляет за человека, который отдал ее в жертву бедствию, после того как спас от позорного столба. — И прошла мимо стоявшей на коленях Кэт, направляясь по длинному ряду комнат к угловой башне, из окон которой был виден малый двор Тауэра.

На малом дворе Тауэра сегодня был воздвигнут эшафот, и стоял палач в кроваво-красном камзоле, в черном плаще и черной маске, готовый утолить жажду мести в сердце английской королевы.

Как раз над угловым окном башни, у которого расположились королева со своей свитой, стояло прекрасное, бледное создание за железной решеткой своей темницы. Молодая женщина страдальчески смотрела на толпу людей, которую впустили, чтобы присутствовать на зрелище казни. Племянница Генриха VIII леди Джэн Грей не питала иного желания, как сделаться счастливой супругой любимого человека, победившего ее сердце на турнире в Винчестере, и только честолюбие ее свекра было виной тому, что она один день называлась королевой Англии. Всего один день! Поэтому и прозвали ее «однодневным цветком». В Тауэре суждено было ей завянуть и умереть на кровавом помосте. Но для мстительной Марии было недостаточно казнить ее, она хотела еще растерзать сердце своей кузины перед смертью.

Ее приговоренного к смерти мужа вели на эшафот мимо темницы Джэн. Гилфорд Варвик, подняв голову, кивнул жене, послав ей нежный прощальный поцелуй. С плачем упала она на колени и тихонько молилась.

Вскоре пришел священник, он сказал ей, что Гилфорд умер мужественно, и лицо ее просветлилось. Теперь смерть ее не имела ничего горького для этой страдалицы: она должна была соединить ее навек с казненным супругом.

Леди Грэй твердо шла к эшафоту. Вдруг королева внезапно встала и подошла ближе к окну, захотев посмотреть, как содрогнулась леди Грэй, когда подручные палача пронесли навстречу осужденной залитое кровью обезглавленное тело ее мужа!