Эрнст Питаваль - Голова королевы. Том 2

Зрелище было настолько отвратительное и потрясающее, что многим зевакам сделалось дурно. Тысячи людей разошлись до окончания казни. В толпе слышался громкий протест, несмотря на то, что заговорщики далеко не пользовались симпатиями народа.

Из-за такого грозного настроения толпы приговор над остальными преступниками пришлось несколько смягчать. Семеро остальных были на следующий день повешены в Лондоне на обычном лобном месте. Этим закончился первый акт заключительной драмы из жизни Марии Стюарт.

Вечером этого знаменательного дня в небольшую корчму в Грэйдоне сошлись Сэррей, Брай и Джонстон.

Время наложило свою печать на этих людей. Сэррей совершенно поседел, и его лицо было изборождено глубокими морщинами, но по его уверенным движениям было заметно, что силы еще не оставили его. Брая можно было сравнить со старым дубом, потерявшим листья и сучья, но еще могучим и способным противостоять невзгодам житейских бурь. Джонстон был моложе их и меньше перенес превратностей судьбы; по наружности он казался человеком в самом расцвете лет.

Сэррей и его спутники отправились было на север по делам заговора, но, узнав о событиях в Лондоне, возвратились обратно. Они явились слишком поздно, чтобы хоть как-то помочь делу, поэтому держались поодаль от развернувшихся роковых событий. Сэррей и Брай не решались показаться в Лондоне, поэтому Джонстон один отправился на разведку и, возвратившись, стал рассказывать, что удалось узнать. Сэррей, заложив руки за спину, крупными шагами ходил по комнате. Брай слушал, сидя за столом и подперев голову руками. Когда Джонстон окончил свой рассказ о казнях, Сэррей заметил:

— Иначе и не могло быть! Дело Марии погибло теперь окончательно.

— Безвозвратно! — согласился Брай.

— А что вы слышали о несчастной королеве? — спросил Сэррей.

— Королева находится еще в Чартлее, — ответил Джонстон, — но, говорят, ее перевезут в другое место. Куда — не знаю.

— Наверное, в Тауэр? — заметил граф.

— А оттуда — на несколько ступеней выше!… — прибавил Брай.

— Да, возможно! — продолжал Джонстон. — Говорят о процессе против нее, графа Арунделя и еще нескольких господ. Впрочем, вот список имен тех лиц, которые лишаются прав состояния и имущество которых конфискуется.

Сэррей просмотрел список и молча передал его Браю. Имена их обоих значились в этом списке. Брай тоже ничего не сказал.

— Говорили вы с леди Сэйтон? — спросил Сэррей.

— Да, милорд. Леди Джэн намерена возвратиться в Шотландию. Ее брат желает этого, и она повинуется. Леди дала понять, что люди в ее и вашем возрасте не могут ни о чем больше думать, кроме как о чисто дружеских отношениях.

— Она не написала мне ни строчки?

— Нет, милорд, она посчитала, что это может повредить как вам, так и ей.

— Она права, — сказал Сэррей с глубоким вздохом. — И эта надежда утрачена, как все надежды в моей жизни. Сэр Брай, наши жизненные задачи значительно упрощаются.

— По-видимому, так, милорд.

— Я намерен довести эту игру до конца, быть может, королеве Марии можно еще помочь чем-нибудь. Если вы желаете избрать себе иной путь, я ничего не имею против этого.

— Я остаюсь с вами! — сказал Брай.

— А вы, Джонстон?

— И я также, милорд.

— В таком случае поселимся на морском 6epery, где, в случае опасности, останется для нас свободный путь к бегству.

Все трое отправились в тот же вечер на восток графства.

Перед колесницей, на которой везли осужденных в Сэнт — Эгидиен, ехал впереди Кингтон с частью своих конных стражников. Этот бывший слуга Лейстера теперь чувствовал себя прочно и мог рассчитывать на повышение и награды.

У Кингтона несомненно имелись завистники, но все они смолкли, ослепленные его взлетом. Один только человек больше всех был раззадорен его удачами и готов был ему мстить — это Пельдрам. Но по некоторым причинам все медлил проявить свою месть по отношению к столь ненавистному ему человеку. Но теперь, когда Кингтон возглавлял парадное шествие, Пельдрам обложил городские ворота своими людьми.

Заметив Пельдрама, Кингтон иронически улыбнулся, но тем не менее очень вежливо поклонился своему бывшему товарищу. Эта насмешка была последней каплей, переполнившей терпение Пельдрама.

Волнение, вызванное в народе жестокой картиной казни, в первый день доставило много забот полиции, так что Пельдрам не мог думать ни о чем другом, кроме исполнения своих обязанностей, поэтому и на второй день он вернулся домой лишь к вечеру после затянувшихся служебных дел.

Пельдрам был холостяк, как и Кингтон, но по своим средствам жил вполне прилично и удобно, имел даже слугу, с помощью которого он разделся, поужинал и затем отпустил его. Но вскоре встал и оделся сперва в кожаную рубаху, как было принято в те времена одеваться для путешествия, а сверх нее надел верхнее платье. Потом отправился на конюшню, оседлал коня, вооружился и, покинув свое жилище, направился на восток.

На одном из первых попавшихся постоялых дворов Пельдрам оставил коня и пешком вернулся в город.

Кингтон после дней, даже недель, проведенных в беспрестанной суете, тоже решил было отдохнуть.

Но вот дверь отворилась, он оглянулся и побледнел, узнав Пельдрама, сумевшего проникнуть к нему без доклада.

— Это вы, сэр? — вот все, что он нашелся сказать в первый момент.

Пельдрам окинул взглядом всю комнату.

— Честь имею кланяться, сэр! — сказал он. — Не беспокойтесь, я пришел к вам по служебному делу.

Кингтон поднялся, несмотря на неожиданность визита, он не терял присутствия духа, ясно оценивая свое положение.

— Служебное дело? — повторил он с расстановкой, зорко следя за вошедшим. — Какое же?

Пельдрам медленным шагом направился к его постели.

— Стой! — крикнул Кингтон. — Остановитесь там! Мы можем говорить с вами и на расстоянии.

— Разве вы боитесь меня?

— Во всяком случае мы не имеем основания доверять друг другу, — ответил Кингтон, — поэтому делайте, как я вам говорю.

Пельдрам остановился, как бы наслаждаясь страхом злодея.

Кингтон был всегда отважен и не раз имел случай доказать это, но Пельдрам был тоже не из робкого десятка, к тому же разница в годах была в его пользу.

— Переходите к делу! — потребовал Кингтон. — Чем скорее мы покончим, тем лучше.

— Вы правы! — сказал Пельдрам и одним прыжком очутился близ своей жертвы, в один миг он всадил кинжал в грудь Кингтона, который упал с громким криком.

Пельдрам, не произнеся ни слова, вытащил кинжал из груди своего противника, очистил его от крови, набросил одеяло на скончавшегося преступника и вышел из комнаты.

Он вернулся к тому месту, где оставил своего коня, вскочил на него и направился из Лондона к северу.