Эрнст Питаваль - Голова королевы. Том 2

Все слухи, ходившие о легком поведении Марии, пожалуй, внушили ему опасение, что она когда-нибудь бросит и его честолюбивый Босвел завоевал ее посредством преступления, и поэтому боялся, что все может пойти прахом из-за женской слабости. Первым делом после свадьбы он решил удалить от жены ее доверенных. Мария потребовала, чтобы арестованный им и содержавшийся под строгим караулом Мелвил снова занял почетное место. Однако Босвел воспротивился этому. Тогда Мария напомнила ему, что она — королева, а он, ее супруг, состоит ее вассалом. Едва эти слова сорвались с ее губ, как она содрогнулась при виде мрачной мины Босвела: его глаза загорелись, он запер двери и подступил к жене, точно собираясь сокрушить ее могучим кулаком.

— Мария, — сказал Босвел, — хорошо, что ты сама коснулась этой темы, давай разъясним друг другу наши взгляды на нее. Ты называешь меня своим вассалом. Значит, тебе приходит в голову разыгрывать передо мной королеву, которая имеет право даже велеть казнить меня, которая свободно избирает себе доверенных, а когда супруг становится заносчивым, то принуждает его к повиновению. Я должен быть куклой, если же имею несчастье не нравиться твоим доверенным, тогда я становлюсь бунтовщиком против королевы?

Мрачное выражение, с каким были произнесены эти слова, привело в трепет Марию, она видела огонь гнева на лице Босвела и почти чувствовала, как в нем клокочет злоба.

— Босвел, — воскликнула она, дрожа, — какое подозрение закралось тебе в сердце? Нас сковала вместе любовь, я требую лишь того, чего требует каждая женщина от своего супруга, а именно снисхождения и уважения к людям, которые дороги ей.

— Ты ошибаешься, Мария! — мрачно возразил он. — Нас соединила не любовь, и ты не вправе требовать того, чего требуют другие жены. Пойми меня хорошенько! Любовь связывала нас еще при жизни Дарнлея, и он не мог бы помешать нашему счастью, ты была и тогда свободна, — тебя навсегда приковала ко мне кровь Дарнлея, убийство, общая вина, преступление. Ты моя сообщница и не смеешь иметь доверенных, которым я не доверяю, которым хотелось бы вырвать тебя из моих рук, чтобы я один нес ответственность за нашу общую вину. Ты не смеешь требовать того, чего позволительно требовать другой женщине, потому что ты — королева, и всякая власть, которую дает тебе корона, есть умаление моего права над тобой, которое я завоевал. Ты моя, и я буду держать тебя как жену, которая благоденствует для меня, как и я рискую для тебя жизнью.

— Босвел, тебе, очевидно, хочется превратить меня в твою рабыню. Да, да!… Ведь я была бы не чем иным, как рабыней, если бы слепо повиновалась твоей воле. Ты не довольствуешься тем, что доставляет тебе моя любовь, ты требуешь с угрозами того, в чем я не отказала бы любимому человеку, если бы он обратился ко мне с просьбой. Я желаю оградить гордость моей любви. Я не хочу повиноваться по принуждению, когда послушание не заслуживает даже благодарности.

— Но я этого хочу. Мария, я не доверяю ни одной женщине. Я — не Кастеляр, который слепо кидался в омут гибели и рисковал жизнью, не обеспечив себе награды, я — не Дарнлей, который трусливо изменял и так же впал в самообман; у меня нет охоты разыгрывать роль ревнивого сторожа своей жены и бояться появления второго Риччио. Я повелеваю у себя в доме и не хочу никаких блюдолизов, никаких льстецов, что мне противно — будет удалено. Ты подчинишься мне, твоему мужу, и должна привыкнуть видеть во мне одном своего друга, поверенного, любовника.

— Это унизительно, это — требования тюремщика! Подозрительность, а не любовь подсказывает подобные требования, и ты забываешь, что я имею власть ограничить тебя.

Королева поднялась и хотела дернуть звонок, но Босвел схватил ее руку железной хваткой.

— Повинуйся, — крикнул он, скрежеща зубами, — повинуйся, Мария, иначе я сокрушу тебя!

Она вскрикнула от боли и зарыдала.

— Это жестоко!… — всхлипывала Мария. — Ты прибегаешь к грубой силе с женщиной.

И королеве я покажу свой меч, если она осмелится пойти мне наперекор, а жену я укрощу, если она будет отказываться повиноваться своему господину. Ты хотела дернуть звонок, чтобы позвать на помощь против твоего господина и супруга? За это ты должна просить прощенья на коленях. На колени, Мария! Повинуйся, иначе я заставлю тебя преклониться сам!

— Лучше умереть! Помогите, помогите! — закричала несчастная женщина, но Босвел зажал ей рот, стиснул ее руку и стал пригибать ее к полу, пока ее колени не согнулись поневоле.

Мария рыдала от бешенства и боли, потому что Босвел невыносимо давил ей руку.

— Мне больно, пощади!

— Я буду давить тебе руку, хотя бы она сломалась, если ты не дашь слова слушаться меня; ты должна покориться мне!

— Я буду слушаться! — пробормотала королева, чтобы только освободиться от железного кулака, стискивавшего ее руку с такой силой, что, казалось, из ее пальцев вот-вот брызнет кровь.

Наконец Босвел разжал свои стальные тиски, нагнулся и поцеловал жену в лоб.

— Приди ко мне на грудь! — сказал он. — Клянусь Богом, боль, которую я причинил тебе, заставляет меня страдать, как будто я вонзил раскаленное железо в свою грудь. Оттого, что я люблю, я не хочу тебя потерять, а мог бы потерять, если бы не требовал повиновения. Охлади руку водой и не забывай этого часа, ты испытала мою силу и теперь знаешь ее.

Он отпер дверь.

Однако едва Мария почувствовала себя на свободе, как бросилась к окну и стала звать на помощь, в тот же момент капитан ее гвардии Артур Эрскин вошел в комнату, привлеченный еще раньше криками королевы.

Босвел стоял как вылитый из бронзы, скрестив руки на груди, с мрачным и угрожающим видом.

— Ваше величество, — сказал он, — вы звали на помощь в супружеском споре. Сэр Эрскин ожидает ваших приказаний, прошу вас дать их ему, не называя причины нашей ссоры, потому что я не потерплю иных судей моего поведения, кроме вашего сердца. Если вы находите, что я поступил предосудительно, то осудите меня, если нет, то удалите этого свидетеля, которому подобное положение так же тягостно, как и мне.

Мария почувствовала себя униженной и жалкой, как никогда. Босвел действовал вызывающим образом, даже в настоящую минуту. Неужели ей велеть арестовать человека, из-за которого она навлекла на себя ненависть всей Шотландии, неужели ей суждено вторично встретить в своем супруге заклятого врага? А между тем… невыносимо и терпеть эту жестокую насмешку, сделаться его рабой?.. «Лучше умереть»! — решила она.

— Сэр Эрскин, — воскликнула она, — подайте мне ваш кинжал.

— Сэр Эрскин, — вмешался Босвел, — вы видите, королева сильно возбуждена. Не давайте ей оружия!

— Я хочу кинжал, я хочу лишить себя жизни! Кинжал, сэр, или я выброшусь из окна, я хочу умереть.