Станислав Росовецкий - Самозванец. Кровавая месть

— Ну, казаков уж точно было не удержать, захотелось парням пограбить. Ведь свернули на проселок, пробитый на две колеи, а не на звериную тропу.

— Ладно, грабеж грабежом, а с убийствами надо будет еще разобраться, — нахмурился пан Ганнибал. Пусть и другим перенесет, что безобразия не сойдут им с рук. Послушнее будут. — Но не прежде, чем окажемся а стане царевича. Важнее, что свернули мы на юг, а с хутора дорога шла на восток. На первой же развилке надо брать вправо. А к Сейму выйдем а любом случае.

— Люди перетерпят, пане ротмистр. А вот кони не напоены. Не пивом же было их поить? — с вызовом, будто именно его хозяин был виноват а этом обстоятельстве, спросил Тимош.

Пан Ганнибал спрятал ухмылку а усы. Он мог бы рассказать о гусаре, который вот именно и поил своего коня пивом, а при случае так даже дорогущим фряжским вином. И как тот же чудак приучил бедное животное и трубку курить, что особенную сенсацию производило а рядах неприятеля. Однако он не стал об этом рассказывать. Во-первых, не дело шляхтича развлекать своего слугу. Во-вторых, если ему вспомнилась эта забавная история, то она известна, разумеется, и его тени — оруженосцу.

— Пане ротмистр, вопрос к тебе имею от казацкого сотоварищества! — Это опять Мамат чем-то недоволен. — Почему этот дурень Федко не желает дуванить селянских лошадей и телегу? Когда ты отдал ему этот приказ? Что это за шуры-муры за спинами вольного рыцарства?

Из-за спины казака выглянул бледный Федко: казалось бы, невозможно еще более вытаращить глаза, но ему это удалось. Схватился за крест на шее и просипел:

— При чем тут, пан ротмистр, вельмишановное рыцарство? Да меня убили бы на месте те, кому достались бы только домотканые штаны или горшок!

— О! Надо же! — улыбнулся пан Ганнибал. — Пан Федко рассудил очень здраво! Я также предполагал пока телегу и лошадей оставить за отрядом. Как это в юриспруденции называется, отец Игнаций?

— В совместной собственности, пане ротмистр, — не замедлил с ответом иезуит.

— Вот-вот. А как придем в лагерь, там продадим, а деньги честно на всех поделим, как поделили казну того монашка-схизматика. Пока же предлагаю передать двух не запряженных лошадок пешим вашим товарищам, немцам. Пока в стан московского царевича не придем, то бишь не насовсем, а как это, отец Игнаций?

— Во временную собственность, сиятельный пане ротмистр.

— Вот-вот. Уж не знаю, почему не обзавелись они до сих пор конями и седлами, да только в таком опасном походе ждать, пока немцы за нами пешком тянутся, нам не приходится. Хотят — пусть едут охлюпкой, а хотят — пусть мушкеты свои и снаряжение навьючат, а сами бегут, как прежде, за чужое стремя держась. А на общую телегу всем остальным сложить поклажу, которая во внезапном бою (не дай нам того Бог!) помешать может. Править же телегой попросить по-прежнему пана Федка, с тем чтобы к задней грядке привязал оседланного коня своего. Любо ли вам такое мое предложение, панове запорожское рыцарство, панове честные немцы, и вы, славные мещане города Самбора?

Нестройное «Любо!» и «Йя!» заглушили ворчанье кое-кого из казаков, и пан Ганнибал с полным правом подытожил:

— А коли любо, то по коням, панове! С нами Бог и милостивая его Матерь!

— Amen, — склонив голову, оставил за собой последнее слово монашек.

Однако, когда выстроились в походный порядок, обнаружилось вдруг, что пропал Хомяк, второй мещанин из Самбора. Не такой бойкий, как приятель его Федко, был он парнем вполне незаметным, однако и отсутствие Хомяка нельзя было не обнаружить: встал его гнедко привычно за вороным конем казака Лезги, да только седло на нем пусто, без всадника.

— Отлучился в кусты по нужному делу — вот-вот прибежит, — усмехнулся Лезга и, перекинув длинную ногу через седло, расположился так, чтобы первым увидеть возвращающегося к отряду спутника. Однако не удалось казаку на сей раз посмеяться над нерасторопным мещанином: Хомяк так и ни пришел, хотя прождали его довольно долго.

Кончилось тем, что нетерпеливый Мамат предложил трогать потихоньку — авось догонит. На это пан Ганнибал только бровь поднял, однако, еще немного подождав, подозвал к себе жестом Мамата, а когда тот, ломак конем кусты вдоль проселка, выехал в хвост отряда, промолвил тихо:

— Пане Мамат, неладно с парнем. Нужно вернуться, поискать. Я поеду с Тимошем, ты остаешься за старшего. Если и мы не вернемся, сам решай, как поступать. Только дай мне одного казака, чтобы был добрый лучник.

— Сделаем, пане ротмистр, — оживился казак и даже попытался улыбнуться любезно. — А почему пан не хочет взять с собою немца с мушкетом?

— Вонь от фитиля на милю разносится, будто сам не знаешь. А кстати, — повысил голос пан Ганнибал. — Огонь высекать, фитили поджигать! Тимош, ко мне!

— Эй, Бычара! Доставай лук, поедешь с паном ротмистром!

Пан Ганнибал уже посторонился, пропуская вперед невозмутимого Тимоша и побледневшего Бычару, судорожно цепляющего тетиву, когда снова поднял забрало своего шлема, повернулся к оставшемуся воинству и спросил спокойно:

— Ребята, а не слышал ли кто чего в лесу, пока мы тут дележкой забавлялись?

Переглянулись, помолчали. Потом Лезга заговорил неохотно:

— Я кое-чего слышал, пане ротмистр, коли не почудилось. Будто смеялся наш Хомяк.

— Смеялся, пся крев?!

— Может, и послышалось, пане ротмистр. Но хохотал.

Пан Ганнибал перекрестился, прошептал «Pater noster» [2] «Патер ностер» (лат.) — католическое соответствие православной молитве «Отче наш» , снова перекрестился. Опустил на лицо забрало, вытащил из ножен, притороченных к седлу, палаш, тронул поводья, выехал в голову дозора, а там пустил Джигита рысью.

Долго трястись в седлах им не пришлось. Как и предполагал пан Ганнибал, Хомяка нашли прямо на проселке, пробитом в этом месте сквозь дубовую рощу. Скорченный, он лежал навзничь, нелепо выпятив голый белый живот, а когда пан Ганнибал поднял забрало и склонился над беднягой, увидел он, что сине-красное, распухшее лицо Хомяка искривлено в маске мучительной гримасы, зубы оскалены, а губы покрыты белесой пеной.

— Тимош, обыщи, — приказал пан Ганнибал, а сам, не пряча оружия в ножны, внимательно огляделся.

Окрестный лес вроде пуст. Однако. Пан Ганнибал резко обернулся. Показалось ему или нет, будто на ветвях большого дуба что-то блеснуло. Дуло мушкета? Нет, все как было. Джигит захрапел. Хозяин положил ладонь ему на шею, успокаивая. А кто бы его самого сейчас успокоил?

— Что там, Тимош?

— Да странно оно как-то, пане ротмистр. Это еще что?

Кто-то бежал к ним со стороны отряда.

— Лучник! Не спи!

— А там наши, свои.

— Между нами и твоими «нашими» здоровый кусок леса, пся крев!

Однако прав оказался придурковатый казак, а не осторожный пан Ганнибал. Потому что из-за поворота показался отец Игнаций, запыхавшийся, в одной рясе.