Станислав Росовецкий - Самозванец. Кровавая месть

Леший махнул рукой.

— Не пущу, так она мне плешь проест. Да и как ее не отпустишь?

— Мы тут боимся, что русалки тех лесов, мимо коих поедем, на Зелёнку озлятся, что в чужих заповедных местах промышляет…

Не давая живому мертвецу договорить, сорвал Лесной хозяин с головы шапку, бросил на землю и, продолжая сидеть, засучил ногами, будто растаптывал. И буквально взвыл:

— Русалки? Да не осталось в лесах вокруг Бакаева шляха никаких русалок! И нашего брата, леших, там нету! Вы что же, мужики, не видите, чего на свете делается!

— А чего ж делается? — опешил Сопун. Он даже не заметил, что заговорил раньше, чем сказал свое слово отец.

— Я понимаю, что у вас, людей, жизнь коротка — вот вам и кажется, что на свете ничего не меняется: как при отце-деде велось, так и сейчас… А мы, духи лесные, здесь, на Руси, со времен незапамятных, и кому-кому, а нам хорошо видно, как меняется мир… Проклятые попы закрестили все вокруг Бакаева шляха, на русалок устраивали облавы с крестами и святой, как говорят они, водой… Не было их, проклятых, в нашей глуши — так на ваших глазах добрались… А то ли еще будет! Вы, мужики, в нашу глушь от злых-богатых людей убежали, так они, душегубы, и сюда придут. Через полстолетия тут вовсе не станет лесов: все, что горит, спилят и на винокурни отвезут, чтобы гнать горелое вино. А пустые места засеют рожью, чтобы для того горелого вина закваску делать. Все курганы и холмы раскопают, добывая селитру. Одни болота да пустоши и останутся, вот ведь как!

— А тебе, Лесной хозяин, откуда сие ведомо? — осторожно спросил Серьга.

— Да ко мне, когда здесь в засаде сидел, заходил один черт, совладелец Чертовой мельницы, он замечательно гадать умеет, лучше всякой цыганки, — неохотно признался леший. — Если бы что доброе предсказал, я не поверил бы, наверное, а в худое верю — куда денешься, если с каждым годом живется все хуже.

— Ну, я всего этого уже не увижу, слава Богу, — Серьга потянулся было рукой, чтобы перекреститься, да спохватился вовремя. — Горелое вино! В рот бы ее никогда не брать, эту отраву… Мы поняли, Лесной хозяин, у тебя теперь своих насущных дел по горло, однако что ты посоветуешь на будущее?

— Супостатов уменьшилось, а ты и твой сын, хоть и ранены, как вижу, но рветесь еще повоевать, разжились конями, одеждой и оружием, даже огненной стрельбой. Я вам посоветую сражаться так же, как раньше сражались: не лезьте в лоб, устраивайте засады, ройте совушки, выбивайте их и дальше по одному. Супостаты устали, как в вы, они не завтракали сегодня в не кормили коней. Я смекаю, им никак не проехать мимо корчмы Анфиски-вдовицы, последней на Бакаевом шсяху перед Путивсем. Наедятся, напьются пива (можно только позавидовать!), заночуют — вот тогда в придет ваше время, ночных лиходеев. Весело с вами, храбрые души!

— Анфиска-вдовица, говоришь? Это в правда совсем недалеко… — начал было Змей, да и замолчал. Потому замолчал, что Зелёнка насторожилась, а Сопун неизвестно зачем уставился на ближайшую березку, будто что путное увидел.

— Анфискина корчма, надо же… — мертвец Серьга прогудел. — А про настоящего хозяина… мужа ее, Проныру покойного, никто в не вспомнит.

Тогда Змей, в сторону Зелёнки не глядя, предложил:

— Полечу, посмотрю, не проехали си вороги мимо корчмы.

Взлетел Змей, обычным своим манером взмыл в воздух. Все проводили его глазами, а Сопун сказал раздумчиво:

— Вот бы дать ему в руки мушкет набитый или лук — поистине чудеса совершал бы! Ведь с высоты любого супостата выцелить можно.

— Однако же ты, сынок, в загнул: летун с огнистой стрельбой — такого в немцам не придумать! К тому же порох взорвется или мушкет выпалит без толку, а лук, тот сразу сгорит.

— Сколько просила меня в небе покатать! — потупилась русалка. — Миленочек мой то же говорит: что не человеком, а Огненным Змеем летает. Сожжет, мол.

— Давно собрался тебе это сказать, Зелёнка, — это Лесной хозяин вступил в разговор, причем довольно раздраженно. — Напрасно ты прилипла к Огненному Змею. Он, вишь, старинного боярского роду, из прибылых ордынских татар, а ты невесть кто, он в златых одеждах, а ты в одной рубахе. У тебя свое занятие, с парнями в мужиками, у него свое с женским полом, сама ведь знаешь. Не выйдет у вас дружная совместная жизнь.

— Вот уж не твое десо, дяденька, сколько тебе говорить, — надула она губки.

— Быть может, не мое, а быть может, как раз в мое, Зелёнка. Я понимаю, что ты засиделась в девках. Триста сет в девичестве — не шутка! Я уж предлагал тебе: иди ко мне четвертой женой! Мы с тобою друг другу ближе, роднее…

Змей, слава богам небесным, не слышал этих перекоров. Задумчиво поднимался он все выше в выше, в вот уже вся Северщина раскинулась перед огненным летуном, словно географическая карта, однако сам он не смог бы сделать такого сравнения, потому что никогда не видел географических карт. Увиденное же воспринимал как довольно широкий кусок земного пространства, расчерченного прихотливо извивающимися белыми реками, на пересечениях которых с темными дорогами, более прямыми, чем реки, средь лесов в пашен чернели жалкие человеческие селения. Над россыпями бревенчатых срубов кое-где мерцали, иногда вспыхивая поярче, рубиновые сердечки: это робко призывали его к себе тоскующие от любви в разлуки девки, женки да вдовы. Змей вздохнул, выпустив из ноздрей снопики искр, встряхнул своей золотой, похожей сейчас на собачью, головой: целый день он пренебрегает своими обязанностями, увлеченный Зелёнкой, — и не потому ли она запала ему в душу, что ничего не просит, сама берет то, что нужно ей, в представить ее томно страдающей просто невозможно?

Тут в глаза ему бросились две черные змейки, медленно продвигающиеся, в общем в целом, навстречу друг другу. Не сразу сообразил летун, что это войска, сближающиеся для кровавой битвы. В его сознании мелькнули слова «царевич Димитрий», «царь Борис Феодорович», однако мало они значили для Огненного Змея, поэтому не стал он даже вычислять, где чье войско. Одно было ясно: после того как войска сойдутся в совершенно непонятном для летуна ожесточении в вести о потерях дойдут до семей воинов, прибавится работы ему — в таким же, как он, утешителям слабого женского пола.

Тут вспомнил он, для чего поднялся в воздух, в нашел на темной линии Бакаева шляха россыпь построек — Анфискину корчму. Нет, показалось ему: не рдеет над корчмой красное сердечко, как некогда: нашла бойкая красотка себе иного утешителя. Огненный Змей вздохнул в спустился пониже — разведывать.

— А вот он в Змей летит! — закричал Сопун, которому завязавшаяся между лесными духами перебранка стала неприятна. И в самой деле, ведь не на прогулку двух любовников, Змея в русалки, среди луговых цветочков они едут! Еще не хватало, чтобы духи-помощники мстителей перессорились.