Станислав Блейк - Кровавые сны

Кто же я теперь, думал Феликс, пересекая Моокерхайде таким образом, чтобы не наткнуться на еще каких-нибудь мародеров или солдат. Если очередная перемена одежды налагает отпечаток на мою личность, то, стало быть, я не зря выбрал самое дорогое, яркое и богатое платье. Это и есть то, чего я хочу, это и есть настоящий Феликс ван Бролин. Не монах, не трудяга-ремесленник, не купец, не землепашец, не чиновник. Абсолютно чужой всем и каждому, далекий от этих людей, так нелепо погибших в своей бессмысленной войне. Они уже никогда не вернутся по домам, в отличие от меня, который вскоре увидит единственную женщину, которая ждет и любит, которая обязательно приготовит пирог с угрем, луком и специями, и мы сядем за стол с тетушкой Мартой и мелким Габри, чьим именем я представлялся последние полгода. Я соскучился по ним, Пресвятая дева, как же мне их не хватает, даже девчонке Марии я был бы рад, хоть и не ждал, что когда-либо скажу это.

Фландрская армия, вероятно, праздновала победу, во всяком случае, она не сдвинулась с места, не преследовала разбитые отряды реформатов, не устремилась на запад, где раскинулись беззащитные провинции бунтовщиков. Феликс обогнул деревню Моок, в которой расположились на постой победители. Какого черта я непрерывно прячусь, убегаю, позволяю обращаться с собой, как с пленником, со злостью вдруг подумал Феликс. Я вижу в темноте лучше, чем любой из них, мой шаг бесшумен, а прыжок не знает себе равных среди людей. Было бы глупо уходить, не оставив по себе какую-нибудь память.

Испанские и валлонские солдаты, которым не досталось место в домах, сидели у костров, многие уже спали, завернутые в сермяжные одеяла, другие продолжали разговаривать. Откуда-то слышались голоса женщин, их повизгивающий смех, лошади, стреноженные, фыркали, переступали копытами, обозначая чуткому слуху Феликса позиции кавалеристов и обозные части.

— Это измена, вот, что я тебе скажу! — послышался совсем рядом говоривший по-французски голос, заставивший Феликса обмереть и вжаться в палисад.

— По крайней мере, — отвечал более веселый и, кажется, пьяненький товарищ, — эти испанцы сначала выигрывают битву, а потом уже бунтуют. В отличие от итальяшек и немчуры, которые не идут в атаку, пока не посчитают свои флорины и талеры. Говорят, если бы не их алчность, Людвиг де Нассау схоронил бы сегодня наших господ Берлемона и д'Авилу, а не наоборот.

— Мы могли бы сейчас двинуться на самого принца Оранского, который, говорят, отступает в Голландию с малой армией. Война была бы закончена уже до осени, и все мятежные города вернулись под знамя его величества.

— Я вот думаю, ты такой молодой, или просто глупец? — рассмеялся пьяный валлон. — Вместо того чтобы осаждать упорных голландцев, которые то и дело открывают шлюзы, затопляя свои польдеры вместе с осаждающими войсками, мы теперь двинемся прямиком домой. В отличие от испанских, наши жены с детьми всего в нескольких лье пути отсюда. Хватит лить кровь таких же парней Нижних Земель, как и мы сами, самое время поработать над пашней. О, видел бы ты пашню моей Луизетты с розовой бороздой посредине!

Тринадцатилетний Феликс не до конца понимал смысл обрывков речей, доносившихся до его слуха. Тем не менее, главное не ускользнуло от его внимания: Фландрская армия пока останется здесь, а значит, ему самое время поспешить домой.

— Выводите! — подбитые гвоздями сапоги на толстой кожаной подошве отбили в последний раз ритм шагов по ступеням замка Стэн, и Кунц Гакке вышел из-под сводов, под которыми последние полтора года священный трибунал старался служить католическому королю и святой Римской церкви. Все напрасно — Луис де Рекесенс, наместник Филиппа II в Нижних Землях, устами своих представителей в Совете по делам мятежей повелевал убрать отделение Святого Официума из Антверпена в провинциальный Камбрэ, где находилась резиденция архиепископа Луи де Берлемона, которому переподчинялся трибунал. Председатель трибунала, правда, сопротивлялся, используя все возможные юридические и бюрократические зацепки. В католической империи волокита могла тянуться годами, та самая волокита, которая нередко искажала приказы, отданные через полмира, та самая, из-за которой система управления слишком зависела от родовитых идальго, как шершни обсевших государственные учреждения, та самая, которая на один дукат, имевшийся в распоряжении короля, требовала еще один, чтобы первый дукат дошел по назначению.

У самого берега Шельды стоял Бертрам Рош и близоруко щурился на зубцы барбакана. Некогда гладкое благообразное лицо компаньона покрылось сеткой морщин и немного обвисло на щеках и подбородке. Допрашиваемые, прежде тянувшиеся к нему в надежде на то, что благообразный, гладколицый компаньон будет добрее сурового Кунца, с годами утратили расположение к отцу Бертраму, смотрели на него, как на пустое место. Антверпенцы вообще в последнее время обнаглели, не выказывая к священному трибуналу ничего, кроме ненависти. Дело Амброзии ван Бролин, погибшей в подвалах замка Стэн, стало известно магистрату Антверпена, вызвало беспорядки, в Брюссель и даже сам Мадрид летели письма с подписями самых уважаемых горожан. Мертвая вдова капитана, известная своей набожностью и безупречной репутацией, победила Кунца Гакке, который вынужден был оправдываться. А сверху летели распоряжения не допускать пыток без веских доказательств вины, исключить из допросов с пристрастием все меры воздействия, кроме воды, не допускать никаких репрессий по отношению к еретикам. По счастью, еще важно было преследовать отступников, чтобы не допускать отречения наследственных католиков и монахов от веры отцов.

Стража вывела двоих несчастных, грязных, вшивых людей, чьи рты были заткнуты свинцовыми кляпами на кожаных ремнях. Бывшие монахи, принявшие кальвинову ересь, были сняты прямо с корабля, на котором они надеялись отплыть в Англию, и теперь дождались отправки в Сантандер под инквизиторским конвоем. Сам Кунц Гакке следовал вместе с ними, чтобы предстать перед Гаспаром де Кирогой с докладом, программой дальнейших действий инквизиции в Семнадцати провинциях, используя по-прежнему антверпенский замок Стэн в качестве штаб-квартиры. Слово Верховного Инквизитора Испании весило очень много за Пиренеями, и набожный король вполне мог склониться к его мнению, как он уже неоднократно делал, не позволяя даже самым знатным приближенным выходить победителями из конфликтов со Святым Официумом.

— Куда ты воззрился, брат? — крикнул Кунц, испытывая душевный подъем, с которым люди часто начинают путешествия.

— Вороны, — откликнулся Бертрам Рош, — я ищу ворон, а их совсем не видно. Это странно, ведь ты должен помнить, как недавно мы поражались их количеству.