Станислав Блейк - Кровавые сны

Феликс хотел поинтересоваться, в каком направлении находится упомянутая провинция, но рассудил, что все равно ответ не повлияет на их маршрут, а раз так, то следует перестать думать о небылицах, рассказываемых у костра, и озаботиться пропитанием, чтобы не ложиться спать полуголодным. Едва попутчики стали один за другим засыпать, и рядом послышалось посапывание Габри, Феликс, отошел от лагеря и перетек в Темный облик.

Охотиться в диком лесу было сплошным наслаждением: дичь здесь не привыкла бояться больших кошек, и для Феликса не составило никакого труда перекусить зайцем, а потом славно пообедать жирным барсуком. Собственно, в Нижних Землях и Германии дикие животные тоже никогда не сталкивались с леопардом, но там, из-за опасной близости цивилизации, они были настороженными и пугливыми. Прекрасное настроение после сытной трапезы повлияло на Феликса расслабляюще — засыпая под утро рядом со свернувшимся калачиком Габри, он искренне надеялся, что их путешествие закончится хорошо.

В Ковно, маленьком и уютном, в сравнении с шумным столичным Краковом, им пришлось расстаться с остальными купцами. Далее на восток и север не следовал никто, к тому же ходили слухи о войне: московский царь выступил против Ливонского ордена, чьи владения располагались севернее. Один из немецких купцов посоветовал юным коллегам двигаться в ливонские владения, не приближаясь к русской границе. Обойдя опасные места по орденской территории, где многие говорят по-немецки, выйдете к дороге на Псков, расположенный поблизости от границы, говорил бывалый торговец сукном, а от Пскова до Новгорода идет неплохой по меркам востока тракт. Этот купец, правда, тоже подтвердил скверные вести касательно Великого Новгорода, но сказал, среди прочего, что царь теперь вроде бы строит в Новгороде резиденцию для себя.

Габри тут же схватился за это известие и настаивал, что там, где государь огромной страны устраивает резиденцию, разорения быть никак не может. Напротив, вокруг монарха всегда обретается просвещенный двор с дамами, которые, как известно, охочи до знаменитых на весь мир брабантских кружев. Феликс был вновь склонен доверять купцу, но теперь за их спинами остался такой длинный и нелегкий путь, что он и не заикнулся о том, чтобы повернуть вспять. Пользуясь тем, что он сдружился с двумя-тремя немецкими приказчиками, работавшими на известного оружейника, Феликс после долгих переговоров сторговал нюрнбергский пистолет с колесцовым замком, а к нему запас пороха и пуль. Некоторое время, нарочно задерживаясь в Ковно, Феликс вместе с одним из приказчиков ходил за городскую стену, чтобы научиться искусству пальбы и быстрой зарядки своей новой игрушки.

Покинув Ковно, по дороге на Ригу, Феликс то и дело тренировался палить и заряжать пистолет на скаку, исполнял вольт, как это делали рейтары Людвига Нассау при Моокерхайде. В первый раз, когда Феликс выстрелил поблизости от Габри, лошадь под мальчиком шарахнулась в сторону, и сам он упал на землю, ругаясь почем свет на своего беспечного друга. Феликс, который держался в седле с природным изяществом и ладил с лошадьми, как опытный кавалерист, только посмеялся над Габри. Он поймал сначала гнедого мерина под седлом, потом вороного брабантца, который тоже удрал вместе с тюками, и впредь отъезжал для стрельбы дальше от прочих лошадей.

Не доезжая до границы нескольких лье, застигнутые вечерней летней грозой, молодые купцы свернули к постоялому двору, который они увидели, казалось, весьма кстати. Феликс, как всегда, проверил коней, и, убедившись, что овес в торбах относительно чистый и сено в кормушках свежее, одобрительно кивнул мальчишке-конюху и шагнул в задымленный зал харчевни. Они с Габри уже сделали наблюдение, что, чем восточнее они продвигались, тем хуже обстояло дело с трубами в домах. Здесь, в Литве, большинство крестьянских изб, как в старину, топилось по-черному, и даже дымоходы трактиров и постоялых дворов не чистились, как следует, или изначально складывались как-то неправильно.

Несмотря на дым, несколько местных, судя по непонятному языку, жителей пили крепкое пойло, которое варили в этих местах, вероятно, из каких-то злаков, а некоторые поглощали какую-то неведомую еду.

— И, любезный, смени, будь добр, масло на противне, — сказал Габри, завидя входящего Феликса, который заулыбался, услышав эти слова. Дело в том, что он первый начал употреблять эту фразу в харчевнях, подхватив ее от случайного немецкого дворянина еще в Ганновере. Во-первых, фраза добавляла солидности молодому купцу, который заказывает молоко, вместо вина или пива, во-вторых, давала понять трактирщикам, что посетитель к собственной персоне относится уважительно и гадостью себя кормить не позволит. Теперь, выходит, маленький Габри решил воспользоваться его находкой.

— Я свежей рыбки заказал, — улыбнулся одиннадцатилетний друг. Он вряд ли сказал ту фразу, подумал Феликс, если бы меня не было рядом. Кто он без меня в этой стране, где вообще не говорят ни на одном человеческом языке?

— Думаешь, он тебя понял? — спросил Феликс, усаживаясь на деревянную скамью.

— Пару слов по-немецки он знает, — кивнул Габри, — все-таки здесь дорога на орденские земли.

Снаружи постепенно стемнело, и заканчивающие ужин молодые купцы увидели, что остались в зале одни.

— Как-то быстро у них тут опустело, — сказал Феликс, потягиваясь и выходя на веранду, за пределами которой продолжал моросить дождь. — Погода точно как у нас.

— Тебе не кажется, что молоко немного странное? — спросил Габри изменившимся голосом. Они были единственные, кто заказал молоко, вместо браги, и трактирщик еще не сразу понял, чего они хотят.

— Проклятье! — Феликс подхватил сползающего на пол друга и взлетел, поддерживая его, на этаж выше, где располагалась выделенная им комната.

Феликс чувствовал, что с ним тоже происходит что-то неладное, тело становится вялым, и конечности перестают слушаться. Подперев изнутри дверь сомлевшим Габри, он распахнул ставни, вставил два пальца в рот и выблевал весь ужин, потом подхватил из сумки пистолет, насыпал в ствол порох, забил пыж и следом вогнал пулю. Тюки, сваленные в комнате, Феликс расположил на кровати, прикрыв их одеялом, чтобы в темноте они походили на человеческий силуэт, а спящего Габри отволок в угол комнаты и тоже укрыл. Последнее, что сделал Феликс, это обнажил кинжал, отстегнул ножны, чтобы не путались, и приготовился ждать. Соскучиться он не успел.

Вскоре в коридоре послышались шаги нескольких людей, и просунувшийся между косяком и дверью нож поднял деревянную защелку. Просто, как просто расстаться с жизнью в этом суровом мире, подумал Феликс, взводя курок. Он волновался, готовясь впервые в жизни убить человека на расстоянии, потом вспомнил, что люди в большинстве своем волнуются, убивая вблизи. Эта мысль слегка повеселила. Дверь, видимо, смазанная маслом (уж не тем ли, которое велел поменять Габри), тихо и медленно раскрылась, три тени, одна за другой, проникли в комнату. Четвертым на пороге возник женский силуэт с лампой в руке. Вероятно, это была жена трактирщика, которая мелькала на кухне, когда молодые купцы ужинали. Многовато против одного, подумал Феликс, глядя на ножи, посверкивающие в мерцании светильника.