Станислав Блейк - Кровавые сны

— Поздорову, друже! — усилием воли ван Бролин улыбнулся. — Меня зовут Федор. Федор, Яковлев сын. — Это русское имя придумали они давно, вдвоем с Чернавой, перебрав много других вариантов и остановившись на этом, как на самом простом.

Вместо ответа, спасенный разбойник замычал и раззявил рот, где зрению Феликса открылся обрубок языка. Давно настала пора сменить мое имя, обреченно подумал Феликс. Настоящее не только несчастливо, вопреки латинскому значению, но и невезуче, как имя Иова.

— Ты меня понимаешь? — спросил Феликс. Его товарищ по утлому суденышку закивал.

— Эта река ведет к Москве? — очередные кивки были ему ответом.

— Москва большая? — спасенный развел руки широко по сторонам и снова уверенно закивал косматой головой.

— Ну, тогда погреби, — сказал Феликс, передавая бердыш, острием погруженный в воду, безъязыкому преступнику. Они поменялись местами — одним веслом можно было грести только с кормы, а Феликс, скорчившись на носу лодки, завернулся плотнее в тулуп и подтянул ноги в кожаных сапогах. Разбойнику ничего не будет стоить прикончить меня, когда я усну, подумал он странно равнодушно. А я спас его, вот и посмотрим, чего стоит людская благодарность в этой стране. Как бы ни было, а без сна мне не обойтись. Так пускай все прояснится скорее.

Уже несколько лет, с тех пор, как Зеландия сбросила имперский гнет, а тем более, после падения Мидделбурга, застава протестантов располагалась у переправы с острова Валхерен, самого крупного из Зеландского архипелага.

Здесь наемники в последний раз поведали реформатам, расположившимся в караульном здании под трехцветным флагом, историю военной компании графа Эссекса в Ирландии. И вот перед ними брабантский берег, здесь развевается знамя с пылающим крестом Бургундии, знамя, по которому Кунц Гакке соскучился более, чем иные — по любимой женщине. Куда там! Для крестоносного имперского флага Кунц готов был сделать что угодно, и пожертвовать гораздо большим, чем для любой из дам.

Палач разделял приподнятое настроение инквизитора, зато прежде веселый Отто стал задумчивым и немногословным, приближаясь к Фландрии. Он не знает, чего ждать от службы фамильяра под моим руководством, понял Кунц, роль наемника, в которую мой земляк полностью вжился, вполне подходила ему, и сейчас Отто раздумывает, не совершил ли он опрометчивый шаг, не оставшись в Англии или, не поступив на службу принцу Виллему и голландским Генеральным Штатам.

На имперской заставе с подозрением относились к людям, прибывающим с Валхерена. Формально Мидделбург и Флиссинген оставались имперскими городами, но de facto они уже были протестантской заграницей. Кунца, сказавшегося старшим, вызвали в комнату, где у раскрытого окна за грубо сколоченным столом сидел молодой офицер. Настолько молодой, что его щеки едва начал покрывать первый юношеский пушок, а борода и усы отсутствовали вовсе.

— Во Фландрии не рады германским наемникам-протестантам, — грубо заявил кадетик, и Кунц понял, что показной суровостью юный дворянин компенсирует несолидность собственного облика. — Реформатским лазутчикам отказано в свободном передвижении по Габсбургским Нижним Землям.

— Потрудитесь сдать оружие, — надменное лицо юного офицера выражало ревностное желание как-то отличиться на пограничном посту.

Кунц дал ему говорить, выпустить пар негодования и гнева, хотя и видел, что парень берет на себя лишнее: боевые действия сейчас не велись, и германским ландскнехтам, возвращающимся домой из-за моря, по закону нельзя было воспретить въезд в королевские Нижние Земли.

— Здоров ли его светлость граф, ваш почтенный батюшка? — ласково спросил Кунц, прежде чем кадет кликнул караульных, чтобы препроводить наемников в тюрьму.

— Откуда ты знаешь отца? — с подозрением спросил молодой офицер Фландрской армии.

— Не только его, но и вашу почтенную матушку, а также вас, Иоханн де Тилли, — умильно проговорил Кунц, глядя в глаза собеседнику.

— Почему же я не помню… вас?

— Возможно, тогда я был без бороды и в другой одежде, — подсказал Кунц. — Мы были представлены в замке Белёй и провели в обществе друг друга прекрасный вечер.

— Отец-инквизитор! — Иоханн даже вскочил со стула. — Военное платье и борода неузнаваемо изменили вас. Я приношу самые искренние извинения!

Теперь перед Кунцем стоял совсем другой человек, учтивый и почтительный. Инквизитор помнил, что семейство Тилли имело репутацию ревностных католиков, и не сомневался в гостеприимной встрече, как только признал графского отпрыска в офицере.

— Кто мог подумать, что со стороны еретической Зеландии появятся церковные особы, — улыбался Иоханн де Тилли, распечатывая кувшин вина и выставляя на стол оловянные кубки.

— Давно ли вы состоите на королевской службе?

— Уже полтора года, с пятнадцати лет, святой отец, — ответил кадет, поднимая кубок. — За здоровье католического короля!

— Долгих лет его величеству Филиппу Второму!

Выпили, потом еще выпили. Кунц попросил позаботиться о подчиненных, ждавших в кордегардии бывшего председателя трибунала. Бывшего, потому что трибунал, не отправлявший обязанностей около двух лет, вряд ли можно отнести к настоящим. Вполне возможно, трибунал Кунца давно расформировали, удалили из Антверпена. А быть может, председательское кресло занимает какой-то незнакомый инквизитор, и священный трибунал под его руководством проводит следствия и выносит приговоры.

— Я решительно ничего не слышал об инквизиции, — говорил Иоханн. — Нет свежих новостей также и о военной компании. На острове Схаувен испанцы осадили городок Зерикзее, да так и топчутся под его стенами. Их командир, старый Кристобаль де Мондрагон, тот самый, который сдал Молчаливому Мидделбург, никак не может служить образцом удачливого военачальника. Да и как Мондрагону блистать, если даже после объявления королем государственного банкротства, после увеличения в три раза налогов внутри самой Испании, у армии нет средств для масштабной кампании против бунтовщиков? — Иоханн вгляделся в нахмуренное лицо инквизитора, понял, что все сообщенное им оказалось неожиданностью для собеседника. — Вы совсем не знали наших новостей, святой отец?

— Наша миссия была не на зеландских островах, — сказал Кунц. — Мы прибыли из Ирландии, а туда не быстро доносятся новости с континента. Я буду признателен, если вы поделитесь сведениями даже годичной давности. Я покидал Антверпен, когда Франсиско де Вальдес осаждал Лейден в Голландии. Как случилось, что город выстоял?

— Так вы не знаете и того, как закончилась осада? — спросил Иоханн и в ответ на утвердительный кивок инквизитора, продолжил: — После того, как год назад морские гезы принца Оранского открыли шлюзы и прорвались на кораблях прямо к осажденному Лейдену, вынудив дона Франсиско де Вальдеса снять осаду, Молчаливый вошел туда как победитель и спаситель. Говорят, он собственноручно раздавал еду едва стоявшим на ногах защитникам. Покидая подтопленный шатер, дон Франсиско оставил мятежникам послание, что уступает волнам и морю, но не оружию. Мы тут спорим между офицерами, в достаточной ли степени сберегло это послание честь имперского полководца. Зная, что принц Виллем распорядился на месте монастыря святой Варвары основать первый в Голландии университет, я склоняюсь к мысли, что нашему королю и церкви нанесено очередное оскорбление. Лейденский университет, подумать только! Никогда эта страна не славилась ничем, кроме живописи, мореплавания и ремесел, а теперь она, как возомнивший о себе торгаш, хочет снискать лавры образования и учености! Не смешны ли сии потуги, святой отец? После Лейдена Дон Луис умиротворяет северные провинции переговорами, делает ставку на задабривание реформатов. Вот уж признаюсь, мне совсем не по душе такое положение вещей. Денег постоянно не хватает, жалованье выплачивается не вовремя, а бывает, что не выплачивается совсем. Как сделать карьеру в армии, которая не воюет?