Росс Лэйдлоу - Аттила, Бич Божий

Когда прибыли туда последние контингенты, это великое воинство, во главе которого, покрытый простой накидкой из шкур животных и безоружный, встал сам Аттила, двинулось на северо-запад, к бельгийским провинциям Галлии.

Даже в марте того судьбоносного года, когда консулами были Маркиан Август и Адельфий и шел тысяча двести пятидесятый год с основания Рима [59] , льдины все еще сновали по Рейну там, где в него впадает Никра. Стоя на вершине холма, у подножия которого и соединялись две этих реки, Бауто, пастух-алеманн, плотнее запахнул полы плаща и в который уже раз с тревогой посмотрел на свое стадо. Наученный горьким опытом прошлых лет, он понимал, что после столь суровой зимы в ближайшие несколько недель нужно особенно бдительно присматривать за новорожденными овечками: голодная лиса смела и бесстыжа. Тогда-то его острый глаз и уловил нечто необычное: казалось, на предгорья Вотанланда, чьи вершины определяли восточный горизонт, спускается густой туман. Странно, подумал Бауто. День выдался холодным и безоблачным; даже далекие предметы просматривались очень четко. Тумана в такой день быть не может. А что это за звук, похожий на отдаленный шум? Должно быть, ветер. Но шум все нарастал и нарастал, пока наконец не стал походить на барабанный бой или раскаты грома. Казалось, он идет из тумана, который приближался с невообразимой скоростью. Никакой это не туман, догадался Бауто, – огромный поток пылевых облаков, в которых икрятся и сверкают мириады огней. То была армия. Но такая, какой не видели еще люди; она насчитывала не просто тысячи, а десятки, возможно, сотни тысяч воинов. В благоговейном трепете наблюдал Бауто за тем, как это несметное воинство перевалило через горные ущелья и, расплывшись по долине, устремилось к Рейну. Забыв об овцах, он повернулся и со всех ног побежал под гору, – нужно было предупредить жителей Мангейма.

– С римлянами Аттила не враждует – лишь с визиготами, – заявил Валентиниан Аэцию. Разговор их проходил в приемных покоях равеннского дворца императора. Словно в подтверждение своих слов, Валентиниан помахал свитком пергамента. – Он заверил меня в этом в своем письме, из которого со всей определенностью следует, что Аттила желает быть моим другом. другом, – продолжал император со злорадным ликованием. – О тебе, патриций, он даже и не вспоминает.

– Вы проявляете ужасную недальновидность, господин, – сухо ответил Аэций; заставить себя называть Валентиниана, которого он презирал, «ваша светлость», полководец не мог. – Неужели вы столь слепы, что не видите, какую игру он ведет? Разделяй и властвуй, или, в его случае, побеждай. Он пытается настроить визиготов и римлян друг против друга, как, впрочем, и вас – против меня. В вашем случае он, судя по всему, преуспел. Полагаю, Теодорид в Толозе тоже, как и вы здесь, получил письмо, в котором Аттила убеждает его, что у него есть лишь один враг – римляне. – Дальше он решил говорить без обиняков. – Я заметил, что вы благоразумно «забыли» то, о чем также говорится в этом письме: что Аттила настаивает на том, что его женитьба на Гонории непременно должна состояться, а в качестве приданого хочет получить половину Западной империи – в общем, все то, на что правительство уже ответило отказом. Кроме того, он жаждет стать командующим войсками в Галлии – вместо меня.

От изумления у Валентиниана едва глаза на лоб не вылезли.

– Откуда ты это знаешь? – завопил он. – Письмо было послано мне лично.

– У меня свои источники; в консистории сидят не одни лишь подобострастные тупицы, – парировал Аэций. – Есть там и такие, для кого главное – служение Риму, а не продвижение по службе, которое получают одни лишь лизоблюды и льстецы.

– Кто эти изменники? – продолжал бушевать император. – Мне нужны их имена. Я сошлю их на острова – нет, казню, отрублю им головы.

– Вы что, серьезно думаете, что я вам их назову? – в голосе Аэция звучало полное презрение. – У некоторых из нас еще есть принципы, даже если у вас их уже не осталось. – После смерти Плацидии, ушедшей из жизни около четырех месяцев назад, Валентиниана постоянно преследовали навязчивые, усиливающиеся с каждым днем, страхи. Несмотря на всю ее ограниченность и недостатки – а их было много, – императрице-матери удавалось обуздывать худшие стремления сына. Теперь, когда Плацидии не стало, характер молодого императора заметно ухудшился. Получив возможность удовлетворять самые низменные из своих порывов, он начал походить – беспричинно жестокими поступками и нездоровым влечением к колдовству и черной магии – на двух своих печально известных предшественников, Калигулу и Гелиогабала. Гораздо же более серьезным, по убеждению Аэция, было то, что Валентиниан находил поддержку у большей части придворных и советников в Равенне. Сейчас же, когда Западная империя стояла перед величайшим в ее долгой истории кризисом, римское правительство просто обязано было выступить против Аттилы единым фронтом.

– Все это – пустые разговоры, господин, – терпению Аэция пришел конец. – Пока мы тут спорим, Аттила триумфально шествует по нашим бельгийским провинциям. Пали Алуатика и Метис, жителей их вырезали как скот. Огромная орда Аттилы – гунны, ругии, герулы, тюринги, остроготы и гепиды, – численностью приближающаяся к пятистам тысячам голов, уже перешла Секвану и осаждает Аврелиан. Дальше он пока не пойдет – подождет, пока зазеленеет трава и будет чем кормить лошадей, – так что небольшой запас времени у нас есть. Но дальнейшее промедление смерти подобно. Не остановим его сейчас – рискуем потерять всю Галлию.

– И у тебя, конечно же, есть план, – фыркнул Валентиниан.

– Сами по себе римские войска, стоящие в Галлии, с Аттилой не справятся. Попытаюсь убедить Теодорида выступить на нашей стороне. Согласится, тогда у нас появится шанс.

– Я уже говорил тебе, что именно визиготов Аттила и намерен уничтожить, – раздраженно сказал император. – Племя, представляющее наибольшую угрозу для Рима. Мы будем законченными глупцами, если станем мешать ему в этом.

– Как вы не можете понять очевидного? – разочарованно воскликнул Аэций. – Что ж, с вашей или без вашей помощи, но я намерен вести войска в Галлию. Возьму с собой все имеющиеся в распоряжении полки. В том числе, господин, и ваши, палатинские.

– Моего разрешения на это ты не получишь, полководец, – император злобно улыбнулся. – А будешь настаивать – лично прикажу им тебе не подчиняться.

Ну и пусть, подумал Аэций. Не следует подвергать scholae , дворцовую стражу, проверке на лояльность. Привлеку под знамена вспомогательные полки итальянской армии, пусть даже их и не так много. Иронично поклонившись императору, он прошептал: « Mir der Dummheit kampfen die Gotter selbst vergeblich ».