Михаил Каратеев - Русь и Орда

«Вот и ныне второй раз уже ее видят, — с тревогой подумал Михайла Александрович. — Да дела-то и вправду такие, что в самую пору ей теперь появляться…»

Гул шагов за дверью оторвал князя от этих печальных размышлений. Вошел воевода Яхонтов и, протягивая ему небольшой камень, обернутый полоской серой бумаги, сказал:

— Вот, княже, в сей час забросили это на стену, где ты велел ожидать. Сам поднял и сразу к тебе.

Плохо повинующимися от волнения пальцами князь Михайла развернул бумажку и, приблизив ее к пламени свечи, прочел:

«Помощи не жди. Ольгерд крепко стоит на том, что обещался московскому князю руку Твери не держать. Лучше теперь покорись, а живы будем — свое возьмем».

«Нет, брат, уже не возьмем, это конец», — с горечью подумал Михайла Александрович и, выронив грамотку, опустил голову на ладони.

— Что, княже, плохие вести? — спросил Яхонтов, видя, что князь молчит и не двигается.

— Хуже некуда, — глухо промолвил князь Михайла, не поднимая головы. — С рассветом упреди владыку и бояр, чтобы собрались… будем думу думать. А теперь иди… Хочу один быть.

На следующее утро тверскою боярской думой было принято решение просить мира. Михайла Александрович соглашался признать свою зависимость от Москвы и отказаться от всяких прав на великое княжество Владимирское, но при условии, что Дмитрий не потребует сдачи Твери и отведет от нее свои войска.

В тот же день тверской епископ Евфимий и четверо старейших бояр вышли из ворот осажденного города и были проведены в шатер московского князя.

Дмитрий Иванович принял послов сурово и, выслушав их челобитье, сказал:

— Тверь могу взять хоть сегодня, а взявши, предать разграблению и обратить ее в пепел, с вами ни о чем не рядясь. Но я не басурман и не литовец: ни людям вашим, ни городу зла не хочу и рать свою готов увести, ежели покорится князь Михайла на всю мою волю да выдаст мне головой вора моего, Ивашку Вельяминова!

— Волю твою, княже великий, мы готовы выслушать и довести ее нашему государю, — ответил владыка Евфимий. — Но Ивана Вельяминова в городе нет, а потому выдать его тебе не в нашей власти.

— Куда же он подевался?

— Дней тому с десять бежал он ночью на челноке.

— Как узнаю я, что в том нет обману?

— Коли мне веришь, княже, крест на том поцелую.

— Добро. Тебе верю, отче. Оставим это — рано ли, поздно, я его все одно словлю. А воля моя такова:

Князь Михайла повинен признать себя моим молодшим братом — равным Серпуховскому князю — и крест мне целовать, аки государю всея Руси; великого княжения над Русью ему боле не домогаться, а ежели хан пришлет ярлык — не брать; княжества Володимирского, которое есть моя вотчина, ему не искать и наместничества в Великом Новгороде не искать же. Во всем том должен он на кресте мне поклясться навеки, за себя, за сынов своих и за всех потомков; целование же свое литовскому князю Ольгерду Гедиминовичу должен он немедля сложить и дружбы его либо ратной помощи николи не искать; город Торжок и иные поятые им волости Великому Новгороду воротить, а кашинскому князю дать полную волю и вотчину его тверским уделом более не числить.

Без моей воли ни войны, ни мира ему ни с кем не брать; а пойду я против татар либо против Литвы — и ему со мною идти. А нападут на него татары, либо Литва, либо еще кто, — мне, как государю всея Руси, его боронити, тако же как великого князя Смоленского нам вместе от Литвы боронити и всех прочих князей Русской земли, и Великий Новгород тоже. А дань татарам платить нам вместе либо вместе же не платити.

На том мир с князем Михайлой возьму навеки и войско свое от Твери отведу, не причинив ей никакого худа. А ежели когда случится промеж нас спор либо неразумение, третейским судьей у нас рязанский великий князь.

Что я сказал, от того не отступлюсь, а сроку князю Михайле кладу до завтра.

Тверскому князю ничего не оставалось, как полностью принять эти условия. На следующий день, восьмого сентября 1375 года, мирный договор был подписан и московское войско ушло из пределов Тверской земли.

Торжество Дмитрия было полным: самый опасный его противник был окончательно сломлен. Тверское великое княжество, хотя и просуществовало еще сто лет, никогда уже серьезно не помышляло о каком-нибудь соперничестве с Москвой, и его князья вскоре смирились со своим зависимым положением.

Одновременно была одержана крупнейшая и на этот раз бескровная победа над Литвой: в течение двух десятилетий полностью подвластное ей княжество Смоленское ныне перешло в подчинение московскому великому князю; номинально еще зависимые от Литвы, ему же повиновались теперь княжества Новосильское и Брянское, несмотря на то что в этом последнем княжил родной сын Ольгерда, Дмитрий.

Вся Русь была отныне послушна воле государя Дмитрия Ивановича, и можно было приступить к освободительной борьбе с Ордой.

Шестнадцатилетняя полоса почти беспрерывных внутрирусских войн закончилась в 1375 году полной победой Московского великого князя Дмитрия Ивановича. Самый сильный и самый беспокойный из его соперников, великий князь Михаил Александрович Тверской, в итоге семилетней кровавой борьбы вынужден был смириться и признать себя «молодшим братом» Московского князя; суздальско-нижегородские князья, также домогавшиеся верховной власти над Русью, были сломлены еще раньше; все остальные, один за другим, признали свою зависимость от Москвы и обязались служить ей. Самостоятельность сохранил один лишь великий князь Рязанский, Олег Иванович, но и он, испытав на себе силу московского оружия, сидел в своей вотчине тихо и старался ладить с могущественным соседом.

Положив, таким образом, конец изнурявшим страну усобицам и сделавшись не только по ханскому ярлыку, но и на деле великим князем всея Руси и общепризнанным главой возрождающегося Русского государства, Дмитрий Иванович мог наконец приступить к тому, что почитал главной задачей своей жизни: к решительной борьбе с Ордой и свержению татарского ига.

Обстановка в татарских улусах, — еще четверть века тому назад находившихся под властью единого повелителя и представлявших собою несокрушимую силу, — за последние годы значительно изменилась и благоприятствовала планам Дмитрия: в то время как Русь объединялась и крепла, в Орде шли кровавые междоусобия и развал. Теперь она была разделена на три независимых и враждовавших между собою ханства [298] Первое, находившееся под властью Мамая, включало правобережье Волги, южнорусские степи и Крым; второе, в котором беспрерывно сменялись ханы, преимущественно из белоордынской династии, охватывало левобережье Волги с городом Сараем-Берке и низовья Урала; третье — Белая Орда — от Зауралья до среднего течения Сырдарьи, где в ту пору правил Урус-хан, у которого с помощью Тимура оспаривал власть его племянник Тохтамыш. , и тем из них, которое непосредственно соприкасалось с Русью и причиняло ей больше всего беспокойства, от имени подставного хана Магомет-Султана правил темник Мамай. С ним-то и предстояло Дмитрию скрестить оружие.