Франсуаза Шандернагор - Королевская аллея

— А вы, мадам, ставите свою гордость выше моего счастья! — сухо отвечал он мне.

Эти сцены буквально истерзали меня. После каждой из них Нанон и моя подруга Моншеврейль с трудом приводили меня в чувство: им приходилось сменять на мне рубашку, смачивать виски, отпаивать водою Святой Королевы или оранжадом, — так отхаживают боевую лошадь, перед тем, как вновь послать ее в сражение.

В один из первых сентябрьских дней Король повел меня на прогулку и, отойдя подальше от сопровождавших нас придворных, сказал: «Знаете ли вы, что убедили меня? Мое решение принято, я женюсь». Мы шли по берегу пруда Золотых Карпов, откуда открывался прелестный вид на двор Фонтанов. Глаза мои наполнились слезами при мысли о том, что я, быть может, в последний раз любуюсь этим живописным пейзажем. «Что ж вы молчите?» спросил Король, глядя мне в лицо. Я только и смогла, что покачать головою. «И вы не спросите, на ком я женюсь?» — «На ком же?» — через силу пробормотала я. В любом другом человеке я тотчас разгадала бы хитрый умысел, но Король даже при самых вольных шутках неизменно сохранял вид самой полной серьезности. «Ну так вот, — сказал он торжественно, — я женюсь на Франсуазе д'Обинье». Слова эти, которые я сочла просто безжалостной насмешкою, точно кинжал, пронзили мое сердце. «Что с вами, мадам? Вам дурно?» — «О, ничего страшного, Сир. Обычное недомогание… Прошу извинения у Вашего Величества, но я не в силах продолжать прогулку. Я вижу там госпожу д'Эдикур, пусть она проводит меня до дома».

Сильно встревоженный моим полуобморочным состоянием, которое заставило шептаться весь Двор, ибо ничто не проходит незамеченным, когда на вас, словно в театре, глазеет публика, Король явился навестить меня, и я с ужасом поняла, что он и не думал шутить. Это меня так потрясло, что я побоялась и вовсе не оправиться от болезни.

Король объявил мне тоном человека, привыкшего повелевать и не желающего, чтобы его приказы подвергались обсуждению, что женится на мне, ибо не видит иного средства удержать меня при себе; что будущее его династии уже надежно обеспечено сыном и двумя внуками, которых дофина подарила ему, одного за другим; что иметь детей от второго брака значило бы посеять рознь в семье и смуту в государстве; что, наконец, ни перед Богом, ни перед обстоятельствами в нашем браке нет ровно ничего предосудительного.

— Но что скажут люди, Сир!.. Величайший Король на свете женится на вдове господина Скаррона!

— Ах, вы рассуждаете, как господин Лувуа, — отвечал он мне, — так я и отвечу вам на его манер. Всем известно, что я сам дарую или отнимаю знатность. И любая особа, удостоившаяся моего отличия, уже тем самым обретает благородное происхождение.

После чего он произнес длинную пылкую речь, стараясь доказать, что, женясь на мне, он поступает в высшей степени разумно, ибо что может быть разумнее, как не заключить, в возрасте сорока четырех лет, брак по сердечной склонности. «Вам ведь известно, что я отказался от такого союза в двадцать пять лет, ибо тогда не был себе хозяином; быть может, именно это обстоятельство и послужило причиною того, что я с тех пор часто впадал в грех. Теперь же я стал осмотрительнее и хочу обеспечить себе спасение. И женюсь на вас именно затем, чтобы спасти мою душу. Таковое соображение не может и не должно оставить вас равнодушною!..» Никогда еще не видела я Короля столь увлеченно излагающим свои аргументы: он походил на ребенка, который с умным видом разъясняет гувернантке, почему она должна простить ему его капризы. Впрочем, он был столь уверен в моем согласии, что посвятил в свое решение первого министра и духовника, прежде чем сообщить о нем мне; правда что если в этом деле кто-нибудь и мог возразить против, то уж никоим образом не я.

Итак, через тридцать два дня после кончины королевы я согласилась стать супругою короля Франции или, вернее сказать, узнала, что мне предстоит быть ею, и не осмелилась возразить.

Мы сообщили об этом лишь нескольким доверенным лицам; со стороны Короля то были господин де Лувуа, отец Лашез, архиепископ Парижский и первый королевский лакей Бонтан; что же до меня, то я посвятила в дело мою верную Нанон, Маргариту и Анри де Моншеврейлей, аббата Гоблена и госпожу де Бринон. Ни семья Короля, ни мои родственники ничего не знали.

Король колебался: он никак не мог решить, объявлять ли о нашем браке; тем не менее, он предложил мне сделать это. Я отвечала, что он и без того приносит большую жертву, женясь на мне, и что лучше держать наше супружество в тайне. Король весьма охотно согласился с моими доводами.

Если раньше мне приходилось изображать жену господина Скаррона, отнюдь не будучи ею, то теперь, вступив в настоящий брак, я должна была разыгрывать из себя прежнюю вдову. Поистине, мне никогда не суждено было узнать радостей нормального замужества.

И все же, могла ли я сетовать на судьбу?! Напротив, — я была на седьмом небе от счастья. Для полноты блаженства мне не хватало лишь одного: сообщить эту новость господину де Вилларсо. «Вы бредите, Франсуаза! Разве Вилларсо может жениться на какой-то госпоже Скаррон!» Когда-то эти его слова так сильно ранили мое сердце, что и впрямь только брак с королем мог излечить меня.

Фонтенбло плохо подходило для тайной церемонии, и Король решил, что венчание состоится в первую же ночь после нашего возвращения в Версаль, где легко было пройти в часовню через его апартаменты. Итак, в ночь с субботы на воскресенье 10 октября 1683 года в старинной часовне Версаля архиепископ Парижский, в присутствии отца Лашеза, Бонтана и Моншеврейля, обвенчал Людовика XIV с Франсуазою д'Обинье, вдовою Скаррон.

Я едва понимала, где я и что со мною; не видела, чью руку держу в своей. Мой добрый Моншеврейль, свидетель со стороны невесты, что-то сказал мне, но я не поняла ни слова. Я даже не слышала, как Король отвечал на вопросы архиепископа, и не помню, что ответила ему сама. Я пришла в себя лишь только после. Тут только я уразумела, какого небывалого торжества достигла в этом мире, и испугалась, не грозит ли мне столь же великое унижение в ином. После чего снова впала в оцепенение до самого конца венчания, и лишь много позже осознала, на какую высоту вознесла меня судьба.

И тогда я начала опасаться скуки.

В первое время моего брака жизнь моя ни в чем не переменилась.

Я по-прежнему принимала участие во всех светских развлечениях, посещая балы у Короля, театр у брата Короля, лотереи и концерты в домах знакомых; Двор в ту пору был многочислен и веселился вовсю. Также мы много путешествовали: ездили в Эльзас и Страсбург после того, как Король присоединил их к своим владениям, на следующий год — в Валансьен и на Север, затем в Люксембург и Лонгви. Придворные любили прогуливать свою скуку где только возможно; не успевали они обосноваться в одном месте, как им уже все надоедало и они вновь принимались укладывать дорожные сундуки, не понимая того, что человек живет сердцем и что Царство Божие внутри нас.