Сергей Мильшин - Волхв

«Нет, я не испугаюсь. Ни за что. Чтобы ты мне не пророчил, Чернобог. Белбог все равно сильнее, и не тебе с ним тягаться». Он крепко сжал зубы и упрямо двинулся дальше. И странно, только Воинко переборол себя, как страх отступил, оставив лишь капельки пота на лбу под обережной повязкой, скрепляющей длинные волосы цвета соломы-половы, за которые русичей его племени еще иногда называли половцами. У входа Рысь пружинисто приподнялся на ноги, не глядя, вытянул из ножен на поясе нож и попытался что-то разглядеть через узкую щель входа. Пусто. Камень с отпечатанной ладонью Белбога, подсохшие цветы — приношения у подножия, за ним частокол, и все. Амулет в руке вдруг сделался горячим и влажным и едва не выскользнул из потной ладошки. Воинко понял это как знак. Он осторожно опустил его в траву немного в стороне — куда смог дотянуться, проговорил одними губами три раза девиз русичей, помогающий в бою — «Ура, Ура, Ура», и, больше не колеблясь, нырнул вперед.

И уже в прыжке, кувыркаясь через голову, успев краем глаза охватить силуэты выстроившихся вдоль стен врагов, понял, что проиграл. Его ждали. Одним незаметным движением он успел скинуть нож в сапог.

— Шустрый малый.

Напряженный голос, которому его владелец попытался придать сарказм, обрушился на голову Воинко, словно палица врага. Не вставая, он быстро огляделся. По кругу вдоль частокола стояли смуглые воины. Хазары! Десяток. И у всех в руках натянутые до половины луки. Нечего и думать о сопротивлении. И что самое неприятное — у забора небрежно кинуты два бездыханных тела — Бронислава и какого-то белокурого мальчишки, лет пяти. Так вот как они застали врасплох волхва. Несмотря на смертельную опасность, у Воинко отлегло от сердца — нет, не может быть среди русичей предателей! Наверняка они подкараулили отрока у села, утащили сюда, зажали рот, чтоб не кричал, и заставили его первым войти в капище. В первый миг, увидев мальчика, Бронислав замешкался, и этого хватило ворогам, чтобы выпустить ему в грудь две стрелы, сейчас торчащие из тела волхва.

Предводитель хазар — пухлый с животом-тыквой, свисающим между расставленных ног, что особенно удивило Воинко — у русичей толстых не было, в блестящем походном халате, подпоясанный ремнем, на котором болтались ножны дорогой работы, важно сидел на камне Макоши и поигрывал золотым кулоном с ликом Богини судьбы. Воинко даже хмыкнул про себя — не стоит так с великой Богиней, да к тому же женщиной — не простит.

— Ну что, парень, — десятник дернул кадыком и спрятал кулон в пухлую суму, где, похоже, уложены были и остальные драгоценности храма.

«Нервничает, — понял Рысь, — что это он, меня что ли боится? Это с десятком лучников-то?»

— Разговаривать будешь? — он оглядел воинов, уверенных в своем превосходстве над негрозным на вид бойцом русичей. Они даже ослабили луки, а некоторые и вообще их опустили, — жизнь сохраним.

Хазары хохотнули.

Гой насмешливо смерил взглядом сидящего предводителя.

— Пошел ты.

Не сильно удивленный предводитель картинно взмахнул руками. Пузо волнисто шелохнулось.

— Нет, ну ты смотри. Я же как лучше хотел. Жизнь обещал, а ты, значит, — неблагодарный, грубить решил. Ну, ну. — Он коротко кивнул ближайшим лучникам, — взять его.

Воинко напрягся. Он понимал, что живым его не оставят в любом случае, зачем им свидетель. Если уж пришел его черед отправляться к предкам, чего он по большому счету не боялся — все там будем, — то уйдет туда не один, а заберет с собой хотя бы вот этого кривоногого, шагнувшего в его сторону с глупой ухмылкой на лице, а если повезет, то и двух хазар.

Он перевел рукой по коленке и незаметно ухватил под голенищем острый узкий нож.

Хазары, ухмыляясь, приблизились к русичу. Крупный хазарин перекинул косичку-пейсу за ухо и протянул руку, намереваясь ухватить застывшего, словно камень, пленного за шиворот. Воинко резко вскинулся. Нож с противным хрустом, разрезая мышцы и царапая кости, вошел в грудь хазарина по самую рукоятку. Тот, словно наткнулся на невидимую cтену, замер и вдруг кулем осел перед русичем на колени и ткнулся лбом в подошву его ботинка. Второй хазарин помельче и не такой смуглый — явно полукровка — оказался проворным и успел отбить окровавленное острие, птицей рванувшее к его шее. Русич был уже на ногах и вторым движением, по всем правилам русбоя запутав ложным махом противника, успел воткнуть нож в выставленную для защиты руку. Выпустив ставшую скользкой рукоятку, Воинко прыгнул головой вперед, будто в омут, на визжащего от боли врага. Он не услышал, как свистнула стрела, только почувствовал, как что-то раскаленное вошло в его плечо, и потому упал неловко, на шею поверженного хазарина, которая коротко хрустнула, и он затих подмятый русичем. А дальше была тьма.

Воинко слышал голоса, они пробивались к его сознанию словно через толстый войлок. Говорили рядом, но о чем он долго не мог понять. Или думал, что долго. Он возвращался в сознание медленно, шажками. В какую-то долю мига он почувствовал, что связан, в следующий момент вернулись ощущения, боль в плече накрыла пеленой, тупо ныла голова — похоже, его ударили чем-то тяжелым. Потом рывком вернулась память, и Воинко все вспомнил.

— Очнулся, кажись, — услышал он незнакомый голос и поднял голову.

Ничего не изменилось. Так же стояли у стен враги с опущенными луками, сидел на камне их предводитель, вот только хазаров стало меньше на два лежащих подле Бронислава трупа и взгляды у оставшихся в живых были теперь не такие расслабленные.

Десятник уже не пытался играть в благородного командира. Он зло глянул на очнувшегося русича и выдавил:

— Двоих парней моих убил, скот. Ты думаешь — подвиг совершил? Ничего ты не сделал. Хотел бы своим помочь — себя убил. А так, все равно заговоришь. Я знаю, что ваши главные силы сейчас в походе и село осталось без прикрытия. И сейчас ты нам поведаешь, сколько у вас в селе воинов и откуда лучше зайти, чтобы застать ваших врасплох. Нам нужны ваши побрякушки и ваши женщины — за них хорошо платят в Саркеле. Ну. Говори, пока я добрый. И тогда ты умрешь быстро, без мучений.

Воинко с трудом проглотил вдруг ставшую густой слюну:

— Не дождешься.

Гой Рысь знал, как сделать так, чтобы его тело перестало чувствовать боль. Это умение было одним из самых главных, в тех знаниях, которые русичам преподавал волхв. Нужно было только представить, что предмет, причиняющий боль, это легкое перышко, от которого телу становится щекотно. Конечно, это сделать непросто, тут без тренировки не справиться. В который раз Воинко вспомнил добрым словом погибшего волхва и его «ученика» столетнего деда Матвея, гонявшего их — молодых бойцов — до седьмого пота. «Может быть, наши успеют», — мелькнула мысль. — За мной Креслав и Ставер идут, мои одногодки, но уже опытные, — и тут сильнейший удар под дых прервал короткие размышления Воинко и заставил его согнуться, насколько позволяла веревка. Он задохнулся и опять чуть не потерял сознание. Следующий удар в лицо сломал ему нос, губы залило кровью. Его мучитель — крепкий с широкими плечами и волосатыми руками — он закатал рукава, оглянулся на десятника, ожидая приказа: продолжать или нет. Судя по тому, что хазарин снова ударил русича, на этот раз по ребрам двумя руками, уложенными в замок, приказ последовал. В боку у Воинко что-то хрустнуло, и он, усилием воли превращая поток боли в легкое щекотанье, хрипло рассмеялся. Кровь выступила на губах. Он откашлялся и сплюнул в сторону врага. Не достал. Хазары не ждали такой реакции.