Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том I

Как тонко тут всё взаимосвязано. Бернар получил духовное рождение с Небес, от Самой Владычицы мира. Сам он даровал духовное рождение Ордену Храма. Орден в кратчайшие сроки сконцентрировал с своих руках огромные материальные ресурсы и поставил их на службу Небесам. На эти освящённые ресурсы мог опираться теперь и цистерианский орден, в кратчайшие сроки построивший сотни своих обителей. Героической ореол храмовников слился воедино с мистическим ореолом цистерианцев и вся Европа вспыхнула от этого двойного и неразделимого пламени. Вот что такое «прорыв Пресвятой Богородицы в XII веке». Такова была духовная основа появления воистину небесных готических соборов.

Это пламя непрерывно распространялось. Орден Храма дал духовное рождение Тевтонскому Ордену. Тевтоны пришли на территорию современной Прибалтики, оказав цивилизующее воздействие на местные племена, пребывавшие в полной дикости и мраке язычества. Благодаря тевтонским рыцарям-монахам появилась Рига, а в Риге — Домский собор. И вот Андрей вспомнил, как один сильно грамотный советский профессор рассказал ему о своём посещении Домского собора: «Уж на что я атеист, ни в Бога, ни в чёрта не верю, а, оказавшись под этими величественными сводами, почувствовал, что, кажется, готов уверовать». Так отреагировало на величие готического собора даже развращённое мраком безверия сердце заскорузлого атеиста. И это ещё был далеко не самый величественный готический собор. Как же вспыхивали под этими небесными сводами сердца, уже готовые уверовать, но не имевшие решительности сделать последний шаг на пути к Богу? Пламя, которое зажгли тамплиеры ещё в XII веке, передаваемое по эстафете, согревало даже сердца советских людей в жутком и мрачном двадцатом столетии.

Андрей почувствовал, что его сердце и разум пришли в некое удивительное равновесие. Душа хотела только того и согревала себя лишь тем, на необходимость чего указывал разум, вооружившийся неоспоримой логикой и последовательно выстроенной информацией. Боевая уникальность тамплиеров в органичном сочетании с их религиозными идеалами словно образовывали единое, прекрасно уравновешенное пространство с финансово-хозяйственной деятельностью Ордена Храма. Эти люди добились гармоничной цельности всех сторон своей жизни и всех направлений своей деятельности. Поэтому Андрею было так легко сочетать свои экономические изыскания с непрерывными и изнурительными боевыми упражнениями, при этом очень много времени посвящая богослужениям и келейной молитве. Всё это образовало в его душе органичный сплав. Впервые в жизни Сиверцев почувствовал, что его личность почти полностью освободилась от внутренних конфликтов и противоречий, словно идеально организованное пространство готического собора, состоящее из большого количества элементов, ни один из которых не входит в противоречие с другими и не выглядит чем-то отдельным. Андрей теперь так это и понимал: он возводит в своей душе величественные своды идеала, рождённого вечностью и воплощённого во времени. Эти своды были уже почти закончены, и всё-таки остаточная тревога в душе указывала на то, что возведение не завершено, не хватает главного — замкового камня.

Сиверцев никогда не пытался убить в себе скептика, всё подвергающего сомнению. Он считал, что сомнения закаляют веру, а внутреннему скептику старался дать исчерпывающие ответы. Сейчас это назойливое существо нашёптывало ему, что его идеал получился каким-то уж очень идеальным и безупречным. Андрей пытался успокоить себя простой мыслью: реальность никогда не даёт стопроцентного соответствия поставленной духовной цели, а если некая корпорация вырабатывает модель поведения, обязательную для всех членов, так это ещё не значит, что все они в точности соответствуют этой модели в каждом своём поступке. Есть идеал монашества, но нет идеальных монахов, даже святые не достигали абсолютного соответствия этому идеалу. Так же и с коммунистами. Где мы видели так называемых «настоящих коммунистов»? И всё-таки они были, например Дзержинский. «Железный Феликс» довольно близко подошёл к воплощению в своей судьбе коммунистического идеала, который, кстати, совершенно чужд христианству и совершенно для нас неприемлем. Дзержинский вызывает у нас восхищение своим бескорыстным и жертвенным служением коммунистической идее. Не надо сомневаться, что за десятилетия советской власти было немало коммунистов, так же весьма приближавшихся к идеальной для них модели поведения. Конечно, среди своих бывших сослуживцев Сиверцев не смог бы назвать ни одного такого, но ведь надо помнить, что он пришёл в армию в период фактического крушения советских идеалов, то есть из его личного опыта вовсе не следовало, что эти идеалы никогда не были воплощены. Но большинству людей свойственно абсолютизировать личный опыт, то есть воспринимать реальность по нехитрой схеме: все такие же, как мы, а «мы» — ближайший круг общения, то есть люди, в основном подобные нам.

И кто теперь будет судить о тамплиерах? Поколение, сделавшее неверие своей верой, сформированное мутным периодом идейно выдохшегося социализма, люди, из души которых старательно и долго вытравляли веру в Бога, потом отняли веру в коммунизм и предложили верить в Запад, то есть опять же в некую квинтэссенцию неверия. Запад уже не первое столетие как растерял все высокие духовные идеалы, избрав «веру в человека» и, убедившись, в какую скотину умеет превращаться человек, сделал простейшие рефлексы полной скотины «мерилом всех вещей». Что скажут такие люди о тамплиерах? Нетрудно прогнозировать кривую ухмылочку оскотиненной «мудрости»: в жизни так не бывает, эти ваши тамплиеры может и любили поговорить о Боге и о бескорыстии, а когда их никто не видел — пили, жрали и наслаждались, купаясь в роскоши. Знаем мы этих святош и красивых сказочек про них немало слышали. В жизни всё просто — тамплиеры были грубыми и жестокими, жадными и высокомерными. К власти рвались, думали весь мир купить, а их обломали.

Сиверцев был хорошо знаком с подобными образцами «житейской мудрости». И вот ведь что странно: он и сам не считал такое чисто обывательское представление о тамплиерах абсолютно лживым. Его порою смущала собственная восторженность, с которой он воспринимал Орден Храма. Среди тысяч тамплиеров, безусловно, были люди очень разные и обывательские представления о храмовниках могли быть отчасти справедливы уже потому, что среди орденской братии так же, должно быть, встречалось достаточное количество людей обывательского склада, склонных руководствоваться устремлениями по большей части мелочными и довольно убогими, то есть далёкими от идеальных. Сиверцев узнавал и постигал, как действовали, к чему стремились, чем руководствовались самые лучшие из тамплиеров, но ведь не все были лучшими, а значит оставался вопрос: каким был Орден в реальности, а не в идеале? Каким был средний идейно-нравственный уровень орденской братии? Андрей понял, чего недостает его восторженным идеологическим построениям — человеческого фактора. Ему захотелось представить себе не идеального, а живого тамплиера.