Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II

Слова сына про предстоящий бой Хасан пропустил мимо ушей, но совету решил последовать.

Пилат спросил Христа: «Что есть истина?». Но ведь Христос не ответил. Впрочем, кажется, тут где-то было. Вот. Христос говорит: «Я есть истина». Значит, истина есть Христос? Но это ничего не объясняет. Предположим, Христос — Бог. Значит Бог есть истина? Но Бог не доступен пониманию. Всё опять пошло по кругу.

И тут в его сознании вспыхнули слова апостола Иоанна, прочитанные ещё вчера: «Бог есть любовь». Христос есть истина. Христос есть Бог. Бог есть любовь. Значит!!! Истина есть любовь. Это было простое и бесконечно прекрасное уравнение. Истина наконец открылась ему.

Так вот почему сын заговорил с ним. Хасан никого и никогда не любил. Но искра любви тлела в нём, не разгораясь. Эта искра напоминала о себе болью, которую он испытывал, когда вспоминал про сына. Сын был единственным человеком, которого он мог бы, наверное, полюбить. Вот в чём была связь между скрытым имамом и сыном. Истина могла открыться ему через любовь к сыну.

Хасан почувствовал, что очень любит сына, который даже на том свете не забыл про отца. А сын любил его всегда. И теперь их любовь преодолела границы миров.

В тот момент, когда Хасан осознал это, перед ним разверзлась чёрная бездна. Это не было видением или образом. Может быть, бездна просто разверзлась в его душе. Но голос он услышал отчётливо:

— Ты искал меня и нашёл.

— Скрытый имам? Махди? Решил, наконец, заговорить? Но ты мне больше не нужен.

— А кто тебя спрашивает, дурак, о том что тебе нужно? Ты отдал мне всю свою душу. Теперь твоя душа принадлежит мне.

— Иблис [10] Иблис — в исламской традиции — дьявол. ? Ты и есть — Махди?

— Какой же ты дурак, Хасан. Я есть вечная смерть. Истины и жизни больше не существует. Быстро к ноге, ничтожество!

— Истина существует. Это Христос, — неожиданно для себя сказал Хасан, и его сердце наполнилось тихой радостью, какой он не испытывал никогда в жизни. Сразу же рядом с ним (а, может быть, в его душе) появился мирный Свет — добрый и ласковый. Со стороны Света он не слышал никакого голоса, но ощущал, что Свет так же призывает его к себе, как и тьма.

— Не смеши меня, — язвительно усмехнулся Иблис, хотя голос его прозвучал уже не столь уверенно. — Кровавый маньяк, никого в своей жизни не любивший, вдруг обратился ко Христу. Это не твоё, Хасан.

— Я любил истину и пытался ей служить.

— Ты не любил истину. Ты её страстно желал. Это разные вещи. А служил ты только собственной гордыне. Значит, ты мой.

— Что же ты не открыл себя раньше?

— С такими путаниками, как ты, лучше не действовать открыто. Стал бы ты служить «скрытому имаму», если бы знал, что он — враг Аллаха?

— Ни за что.

— Вот именно. Я и сейчас не явился бы тебе, если бы ты не стал совать свой нос в совершенно ненужную тебе книгу. Успели бы ещё встретиться после твой смерти. А при жизни ты, и не зная меня, всё равно служил мне — скрытому и таинственному, всё отрицающему, не признающему над собой никакой власти. Или не понял до сих пор — ты мне подобен!

— Я не твой.

— Чей же ты?

— Ничей.

— Дурак. Всякий, кто считает, что он — ничей, на самом деле — мой.

Хасан понял, что полемика с этим существом ни к чему не приведёт. От него не прикроешься словами. Время диспутов закончилось. Пришло время выбирать.

Свет манил к себе, но не уговаривал и ничего не требовал, в отличие от Тьмы. Хасан понимал, что достаточно ответить Свету внутренним согласием, просто выбрать Его, и Тьма тот час отступит. Но это оказалось не так просто. Свет был теперь любимым, но по-прежнему чужим, что-то в нём пугало Хасана и очень сильно отталкивало. Тьма была ненавистной, но, как ни странно, весьма родственной, влекущей к себе. Хасан чувствовал, что выбрать Тьму гораздо проще — подобное тянется к подобному. Казалось, что он обречён, и всё-таки он понимал, что вопреки всей логике выбор у него есть. Он ещё не принял решение. А времени почти не осталось. Он не доживёт до рассвета.

После смерти Хасана ас-Саббаха прошло почти полтора века. Горное государство низаритов, выжившее во многочисленных бурях, теперь рушилось под ударами монголов. Воины хана Хулагу брали крепость за крепостью, им покорилось уже около ста низаритских твердынь. Аламут выдержал многолетнюю осаду, но в конечном итоге сдался.

Персидский историк Ата Малик Джувайни был потрясён, когда ему рассказали, что в каждой низаритской крепости монголы находят богатую библиотеку. Неужели эти дикие фанатики, наркоманы-убийцы, которых ненавидит весь мир, были на самом деле книжниками-мудрецами? Кем же были эти проклятые ассассины, если не только их вожди, но даже коменданты самых незначительных крепостей никак не могли обходиться без хороших библиотек? Что это были за люди? А не важно! Главное, что они — были. И никогда их больше не будет.

И всё-таки Джувайни не смог удержаться от соблазна и, пользуясь хорошими отношениями с монголами, отбыл к осаждённому Аламуту в надежде, что застанет крепость ещё не разрушенной и сможет ознакомиться с аламутской библиотекой.

Джувайни проторчал под стенами Аламута несколько месяцев и вот, наконец, низариты сдали свою твердыню. Аламут поразил учёного перса. Большие пространства крепости создавали впечатление самодостаточного мира. Роскошные оштукатуренные здания. витые лестницы. почему бы и не провести здесь всю жизнь, если есть хорошая библиотека?

А вот келья, где некогда жил Хасан ас-Саббах. Вряд ли здесь что-то изменилось с его времён. Переступив порог хасанова жилища, Джувайни был вторично поражён, на сей раз — суровым и мрачным аскетизмом этого помещения. Стены грубого камня, никакой отделки, полное отсутствие украшений, минимум мебели и то довольно грубой. Похоже, последующие вожди низаритов жили уже не здесь, устроив в келье Хасана что-то вроде библиотеки с читальным залом. Да и кто бы кроме ас-Саббаха решился здесь жить? Какой контраст с общим аламутским великолепием. А ведь Хасан ас-Саббах 35 лет не покидал эту келью, не желая видеть не только окружающего мира, но даже и самого Аламута вне своей конуры.

Джувайни почувствовал, что душу его сжал зловещий ужас от прикосновения к чему-то непостижимому и запредельному. Вот комната с книгами. Огромное количество прекрасных фолиантов. Благоговевший перед знаниями перс в любой другой ситуации набросился бы на книги и листал бы их часами, а здесь было ещё интереснее — он мог взять себе любое количество этих книг. Однако, ноги его словно приросли к полу, он стоял перед книгами и боялся приблизиться, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к ним.

Этих книг касались руки великого Хасана ас-Саббаха. Великого?! Омерзительный паук, боящийся солнечного света, забившийся в каменную щель и раскинувший на полмира гнусную паутину убийств! Что в нём великого? Эти мысли воплем вырвались из души Джувайни. И в тот же момент он почувствовал, что сам он — никто перед таким человеком, как Хасан ас-Саббах. Замерев перед непостижимой загадкой этой грандиозной личности, оставалось только брызгать слюной в бессильной злобе. Это мелочно и недостойно мудреца — у Джувайни хватило честности и смелости вынести приговор самому себе. Он подумал о том, что надо бы всё-таки посмотреть книги, но в этот момент в комнату вошёл монгольский военачальник. Суровое и тупое лицо этого не знавшего сомнений человека вывело Джувайни из оцепенения.