Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II

— Нога, брат, это очень важно. Всего их две. Одной недостаточно. А можно обе потерять. Тогда совсем плохо.

Саид кисло улыбнулся:

— Болит, но заживает. О чём хочешь поговорить?

— Да о тебе, Саня, о тебе. Куда ты теперь?

— К своим не вернуться — убьют. А твои не простят.

— Глупый ты, Саня. Наши тебя уже простили.

— Сам себя не прощу.

— Это правильно. Но с этим живут. Давай о главном, Александр. Ты считаешь себя христианином?

— Не знаю.

— Ну ничего себе! Ты вообще понимаешь, о чём речь? Тебя здесь не задержат, когда поправишься — отпустят на все четыре стороны. Но четыре стороны — это очень много. Тебе нужна одна. И надо знать — какая. Что за вера у твоих земляков-ассассинов?

— Не знаю.

— Ты смеёшься?

— Серьёзно. Тебе это трудно понять, но у нас так. Путь — тайна. Надо заслужить право встать на путь. Тогда наставник чуть-чуть приоткрывает самый краешек тайны. Будешь во всём покорным — приоткроет побольше. Я ещё не заслужил того, чтобы встать на путь. Наставник сказал: «Отдашь нам христиан — встанешь на первую ступень».

— Мрак. Значит, вы по сути не исповедуете никакой религии?

— Для таких как я — только покорность и ничего больше.

— А хотел бы ты сейчас встать на вашу первую ступень?

— Мне кажется, там ничего нет.

— И давно тебе так кажется?

— Слушай, европеец, ты ведь чужой здесь?

— Я здесь не чужой, потому что христианин. И ты тоже.

— Но ведь после того, что я сделал, меня никогда не допустят к вашей первой ступени.

— Да нет у нас никаких ступеней! Когда ты принял крещение — ты получил всё! Высшая Сила мироздания благословила тебя!

Глаза Саида засветились, он хотел вскочить с постели, но сморщился от боли и упал обратно. Вдруг он разрыдался.

— Я чувствовал! Когда меня крестили, я что-то такое почувствовал в своей душе. Как будто свет. Хорошо было. Но я не поверил — думал, кажется. И пришёл сюда вас резать. И свет ушёл из души. А после боя в меня вошли ужас и отчаяние. И сейчас так. Я всё потерял.

— Ничто не потеряно. Ты должен покаяться в своём грехе. Потом принять причастие. Свет вернётся. Может быть не сразу, но вернётся.

— Значит, согласно вашей вере — выход есть?

— Конечно. Поговоришь с Шахом. то есть со священником. Он всё объяснит. Скажи ему, что раскаиваешься и хочешь стать настоящим христианином.

— Так просто?

— Не просто. Но понятно. И никаких ступеней, никаких тайн.

— У вас сразу — доступ ко всем тайнам?

Андрей тяжело вздохнул:

— Саня, тебе нужны тайны или тебе нужен Свет? Свет. благодать Божия будет с тобой. И тебе сразу расскажут, что для этого надо делать. Ничего не скроют.

— Значит, поговорить со священником?

— Когда я уйду, позову его. Он придёт. А ты мне пока вот что скажи. Ваши наставники поддерживают связи с другими такими же, как они из других деревень?

— Это невозможно.

— Ну прямо. Тебя ведь много во что не посвящали.

— Ты бы видел горы, которые окружают нашу деревню. Из нашей долины есть выход только в вашу сторону.

— И ты никогда не видел в вашей деревне чужих людей?

— Ты, видимо, не понимаешь — это невозможно.

— Вообще никакой связи с внешним миром?

— Наш мир — наша деревня.

Шах встретил Сиверцева тихой виноватой улыбкой:

— Александр исповедался и причастился. Удивительно чистая душа. А я просто старый дурак. Сначала меня очаровало его желание креститься, а потом, когда он поднял на нас оружие, я вычеркнул его из души, настолько был потрясён. А ведь если разобраться, меня потрясло не столько его предательство, сколько собственная непредусмотрительность, гнев же, конечно, легче было обрушить на мальчишку, чем на себя. Я не стал бы с ним разговаривать. Не нашёл бы сил, оправдываясь тем, что это бесполезно. Погиб бы хороший парень. По моей вине. А тебе-то как удалось достучаться до его души?

— Я не ставил перед собой такой задачи. Просто он был мне интересен.

— Всё правильно. Спаси тебя Бог, Андрюша.

— Во славу Божию. Саша рассказал вам о том, что их деревня изолирована от внешнего мира?

— Да. Я уже всё понял.

— А я, признаться, до сих пор не понимаю, как такое возможно. У них есть оружие, одежда и многое другое, что они никак не могут сделать сами. Да ведь они бы уже одичали, если бы жили в полной изоляции.

— Их изоляция неполная, к тому же — недавняя. Поясню. Я в этих краях — не местный, не говоря уже о том, что всё об этих горах не знает никто. Мы с друзьями-христианами пришли сюда всего лет десять назад. В деревне многие считали себя измаилитами, но сильных наставников не было и, соответственно, никакого религиозного фанатизма мы не встретили. Местные оказались очень восприимчивы к христианской проповеди. Так возникла наша община. Мне и раньше говорили, что дальше за нами так же живут измаилиты, но было не до них, а сейчас я решил узнать, много ли их там? Если хотя бы несколько деревень и они решили развязать войну, то нам конец. Оказалось, что всего одна деревня и тупик.

— Так как же живёт эта деревня?

— Они всегда связывались с внешним миром именно через наше направление. Раньше, когда здесь жили их единомышленники, пусть и не слишком ревностные, это не составляло проблемы. Когда здесь водворились мы, они продолжали ходить — реже, с большими предосторожностями, но всё же они не оказались в полной изоляции. Время от времени в нашей деревне появлялись чужие люди, на которых я почти не обращал внимания — миролюбивые, спокойные путники с тюками — у нас не было повода для беспокойства. Сейчас я вспомнил множество деталей, да плюс — рассказ Александра, а ещё с местными старожилами поговорил и картина стала ясна.

— Значит, вы больше не видите опасности?

— Думаю, опасности нет. Есть вполне решаемая проблема, которой мы сейчас очень плотно займёмся.

— Но если они напали однажды, то и ещё раз нападут.

— Да нет им смысла нападать. Наша первая задача — объяснить им это. Отправим посольство и всё порешаем. Их к себе пригласим. В боевом отношении мы сильнее их, и они это быстро поймут. Их главная проблема — беспрепятственный проход караванов через нашу деревню. И мы дадим им эту возможность. Когда ассассины поймут, что мы для них — не пробка, которая закупоривает их бутылку — сразу же успокоятся.

— А религиозные противоречия?

— Когда они узнают, что мы сильнее, их уши откроются. Христианство перестанет казаться им таким ужасным. Может быть, мы вообще склоним ассассинов на свою сторону или, во всяком случае, договоримся о невмешательстве в религиозные дела друг друга.

— Как тут всё интересно в ваших горах. Количество и качество клинков — главный богословский аргумент.

— Ну не совсем, конечно, так, но это Восток, Андрюша. Мы, христиане, готовы все до единого погибнуть, но от Христа не отречёмся. Аассассины — другие. Для них религиозные убеждения — фундамент боевой силы. Соответственно, слабость — признак ложности убеждений. Впрочем, забудь. Проблемы нет.