Наталия Вико - Дичь для товарищей по охоте

— Савва Тимофеевич, миленький, что ж с людьми такое делается? — Она подняла заплаканные, несчастные глаза. — Сегодня смотрю расписание генеральной репетиции, и что же я вижу? Опять записана Книппер. Я — к Санину, прошу его помочь… я же волнуюсь, у меня было так мало репетиций… как играть? Санин привел Немировича и… — Андреева опустила голову и всхлипнула.

— Та-ак… — нахмурился Савва, — Немирович значит…

— Он мне… он… — Мария Федоровна, давясь словами, быстрым движением смахнула слезы, — … заявил, причем неожиданно резко, что это — дело решенное, что и разговаривать нечего, мол, со мной было более ста репетиций и целых семь генеральных. Я ему возразила, что у меня было всего две генеральных. Каково?

— А он? — Савва, привалившись к подоконнику, запыхтел папиросой.

— Он? — сорвавшимся голосом переспросила Мария Федоровна. — Он говорит: «Я не понимаю, откуда ваши претензии, вы играете Леля вполне уверенно, все по обыкновению будут говорить, что это — один из ваших шедевров», — попыталась она повторить интонации Немировича, — а после почти крикнул: «А не хотите играть — не играйте! Обойдемся, будет играть Ольга Леонардовна!» [15] Талант Ольги Леонардовны Книппер, обладавшей, по словам В. И. Немировича-Данченко, «изяществом игры», был бесспорен. Софья Гиацинтова вспоминала: «Женское и сценическое очарование Книппер было общепризнанно, она справедливо ощущала себя царицей Художественного театра». Безусловно, для самолюбивой М. Андреевой перенести такое положение было невероятно трудно. Конфликт разрастался, вовлекая все больше людей.

— Та-ак. Обойдется, значит, — Савва раздавил папиросу о дно пепельницы. — Ну-ну…

— У меня, Савва Тимофеевич, — вскинула голову Мария Федоровна, покорно глядя на Савву, — претензий нет, мне просто больно, что я становлюсь в нашем общем деле чем-то мешающим, раздражающим, ненужным, — лицо ее покрылось красными пятнами. — Только откуда такая грубость? Как это можно себе позволять? Неужели непонятно, что так вести можно, только если не имеешь уважения, прежде всего, к себе.

— Ненужной в общем деле, говоришь? — Савва снова достал папиросу и закурил. — Есть у меня Маша мысли по этому поводу. Думаю, порадуешься и успокоишься. Не хотел раньше времени говорить, да что уж теперь, — с хитринкой взглянул он на Андрееву.

— С театром что опять надумал? Признавайся — немного оживилась Мария Федоровна.

Савва, будто не заметив ее нетерпение, продолжал молча курить.

— Куришь ты много, Савва Здоровье не бережешь — Андреева укоризненно покачала головой. — Ну, так что надумал, говори же!

Морозов положил недокуренную папиросу в пепельницу и взял Марию Федоровну за руку:

— Картина в театре у нас такая. Долги опять растут. Думаю я дефицит погасить. А потом, чтобы у всех не только к творчеству, но и к делу интерес больший появился, хочу передать театр, со всем имуществом и поставленным на сцене репертуаром, группе лиц, творческому ядру.

Мария Федоровна, уселась поудобнее, слушая внимательно и заинтересованно. Даже слезы высохли.

— Я сейчас начал разрабатывать новый проект устава паевого товарищества с капиталом в пятьдесят тысяч рублей. Пайщиками, кроме тебя и себя, — по лицу Андреевой скользнула благодарная улыбка, — мыслю Станиславского, Немировича, — Мария Федоровна нахмурилась, — наших ведущих артистов, Чехова, понятно. Всего человек десять-пятнадцать. Что еще? Сам внесу в кассу товарищества пятнадцать тысяч рублей, чтобы контроль иметь по важнейшим вопросам.

Андреева удовлетворенно кивнула.

— А тем, кто сразу не сможет внести свою долю, кредит открою под векселя в счет будущих прибылей. — Он посмотрел на Марию Федоровну, на лице которой был написан вопрос о том, распространяется ли кредитование под векселя и на нее тоже?

— Да тебе все это интересно ли, Маша?

— Савва, продолжай, не серди меня — погладила она Морозова по руке.

— От возмещения всех моих затрат на поддержку театра я откажусь, это понятно. Закончу проект устава, покажу, почитаешь, коли интересно. Он, правда, много времени требует…

— Читать не стану, скучно это, — чуть поморщилась она. — Да и что толку читать? Знаю, что ты все правильно сделаешь, как надо, а я тебе доверяю. А я вон даже от отчаяния Константину Сергеевичу письмо сочинила, как только вернулась, — указала она на листок бумаги, лежащий на столике около дивана. — Посмотри, прошу тебя! Вдруг сгоряча не то написала?

— Нет уж. Уволь, — Савва отрицательно покачал головой. — Говорил уже и не раз — не приучен чужие письма читать.

— Савва, что вечно за церемонии такие? Я прошу тебя это сделать — неужели этого не достаточно? Ты, право, обижаешь меня… — в ее голосе появилась настойчивость. — Ну же!

— Ох, Маша, Маша… — Морозов нехотя взял письмо и быстро пробежал глазами.

Андреева с заметным волнением наблюдала.

— Что ж… — сложил он письмо пополам. — Все складно. По делу. Пожалуй, я теперь — в театр. Письмо отвезу и сам с Костей переговорю. А ты, Маша, не реви. Знаешь ведь, что все равно лучше всех сыграешь.

— Ты вернешься? — жалобно протянула она, подняв голову, но через мгновение поспешно прикрыла лицо ладонями. — Не надо, не смотри на меня… я — дурная сейчас, некрасивая…

— Ты сейчас, Маша, на ребенка похожа, — погладил он Марию Федоровну по голове. — На маленькую девочку, у которой отняли любимую игрушку.

Она всхлипнула.

— Не волнуйся. Не дам я тебя в обиду. И игрушки у тебя будут. Самые что ни на есть лучшие! — Он наклонился и, отняв руки Марии Федоровны от лица, несколько раз поцеловал.

Мария Федоровна слабо улыбнулась.

— А теперь скажи мне, наконец: «Уходите, Савва Тимофеевич…» Иначе — не уйду и никаких дел не решу. Вот так.

— Ухо-о-одите, милый Савва Тимофеевич… — прерывисто вздохнув, тоненьким, почти детским голоском проговорила она, глядя на Морозова все еще полными слез темными глазами.

Морозов слегка поклонился и быстро вышел из комнаты.

Дождавшись, когда стукнет входная дверь квартиры, Андреева, отбросив плед, поднялась с кресла, и, довольно улыбнувшись, потянулась…

Станиславский сидел в первом ряду пустого зрительного зала. Немирович возбужденно бегал по сцене.

— Он сталкивает нас, неужели вы не понимаете? Да когда же это прекратится, в конце концов? Нет, вот что я вам скажу Мы с вами — люди творческие, у нас души другие, умение, талант. А он? Мешок с деньгами Не пара он нам Обойдемся Другие дураки найдутся, чтоб около нашей славы погреться, да денежки дать.

— Без Морозова я в этом деле оставаться не могу, — закашлявшись, возразил Станиславский. — Ни в коем случае. Не сомневаюсь в том, что такого помощника и деятеля баловница судьба посылает раз в жизни. Наконец… — устало вытянул он ноги и потер колено, — наконец, потому, что такого именно человека я ждал с самого начала моей театральной деятельности! — снова потер колено и поморщился, — как ждал, впрочем, и вас.