Н. Северин - Последний из Воротынцевых

— Милая моя Марфа Александровна, — в замешательстве пролепетала Полинька, — ничего я не знаю. Я могу только…

— Догадываться? Да? Ну, о чем же вы догадываетесь? Говорите! Я хочу! — запальчиво крикнула Марта, топая ногой.

Полинька молчала.

Марта выпустила ее руки, отерла слезы, струившиеся по ее щекам, и произнесла, сурово отчеканивая слова:

— Слушайте: если вы хотите быть моим другом, то вы мне сейчас, сию минуту скажете все, что у вас на уме насчет… вы сами знаете, о ком я говорю. Как знакомая, как певица, как компаньонка, вы мне не нужны — не такое теперь для нас время. Мне нужен друг… понимаете? Друг, с которым я могла бы все говорить, все, при котором я могла бы думать вслух, понимаете? — повторила она властно, не спуская с нее выразительного взгляда своих огненных глаз.

Полиньку била лихорадка, однако после минутного колебания она вымолвила решительным тоном:

— Никаких доказательств у меня нет, но я думаю, что ваш отец замешан в какое-нибудь политическое дело.

У Марты еще шире раскрылись глаза, но из ее побелевших губ не вылетело ни слова, и довольно долго молчание, воцарившееся в комнате, ничем не нарушалось.

— Вы, может быть, и правы, — выговорила она наконец с трудом.

Прошло недели две.

Полинька все дни проводила у Воротынцевых. За нею приезжали утром и, возвращаясь вечером назад, она так жаловалась на усталость, что много с нею разговаривать не было никакой возможности.

Капитан был угрюм. Эта вертихвостка Лекаж, смутив ему душу глухими намеками, переехала жить к другим своим знакомым, где тоже, поди чай, болтает напропалую про Воротынцевых. Зловредная тварь! Долго ль ее россказням до Третьего отделения дойти? Ведь если подозрения ее основательны, беда тогда! И не одному Воротынцеву беда, а всем, кто с ним знакомство водит. Притянут тогда и капитана с дочерью. Но вместе с тем, если француженка соврала — а это было весьма возможно, — лишать дочь таких влиятельных покровителей, как Воротынцевы, было бы совсем глупо.

— На каком же положении ты у них теперь находишься? — допрашивал он дочь.

— Да просто, чтобы Марфе Александровне не быть одной, компанию ей составляю, — неохотно ответила Полинька.

— Гм… компанию. — И, не зная, что к этому прибавить, капитан ограничился глухими угрозами: — Смотри ты у меня!.. Если что узнаю, запру тебя, голубушка, на замок; не посмотрю, что из младенцев вышла и с вельможами дружбу водишь.

Деньги, которые отец дал ей в день появления к ним мадемуазель Лекаж, она отдала ему назад дней через пять.

— Я купила все, что мне нужно, благодарствуйте, — сказала она при этом.

— На какие деньги?

— Да ведь не даром же я у Воротынцевых все дни провожу, — небрежно ответила девушка.

— Прибавили они тебе, значит, жалованье? Сколько же ты теперь получаешь? — продолжал любопытствовать старик.

— Сколько хочу, — засмеялась Полинька и, вынув из ридикюля сверток с золотыми, подала его отцу со словами: — вот, спрячьте, пожалуйста.

Капитан пересчитал червонцы, их было десять.

— Это что же? — спросил он, хмуря свои седые брови, и вдруг, сообразивши что-то, напустился еще больше и запальчиво крикнул: — Уж не стоит ли тебе куры Воротынцев? Смотри ты у меня!.. Если я такое что-нибудь узнаю…

Ему не дали договорить.

— Это — деньги Марфы Александровны, а господина Воротынцева мы и не видим вовсе; он теперь даже и к обеду из своего кабинета не выходит.

Капитан успокоился: он знал, что дочь никогда не лжет.

— И какие такие у него заботы?! — раздумчиво произнес он как бы про себя, но пытливо посматривая на Полиньку.

— Не знаю, право; кажется, в делах по имениям какое-то расстройство, — заметила она.

— Хорошо, кабы только это! — вздохнул старик. — Та, стрекоза-то, болтала про дела поопаснее этих.

— Мало ли что болтают, всех не переслушаешь, — с досадой возразила девушка.

Но Ожогин не унимался. Ему давно хотелось исчерпать до дна эту тему, чтобы между ним и дочерью не было больше недоразумений в этом отношении.

— Оно, конечно, очень вероятно, что все это — враки и ничего больше, однако я на всякий случай должен предупредить тебя, чтобы ты отнюдь и ни при каких обстоятельствах не забывала, что твой отец за собою сорок лет беспорочной службы имеет и вот этой кавалерией удостоен, — выпрямляясь и гордо выпячивая грудь, указал он на Георгиевский крест, белевший у него в петлице. — Сорок лет беспорочной службы царю и отечеству! — выкрикнул он так громко, что дремавший в прихожей казачок вздрогнул и скатился кубарем с коника, растерянно оглядываясь по сторонам. — Да, сударыня, — продолжал капитан, принимаясь расхаживать по комнате и грозно поглядывая из-под нависших бровей на дочь, — зверь я травленый, можно сказать. Подбивались ко мне со всяческими смущеньями и в двадцать четвертом году [20] Автор имеет в виду подготовлявшееся в то время восстание декабристов. , и раньше, когда пакость эта в нашей православной армии только еще заводиться стала. Смущали, подъезжали, однако с носом отъехали. — И, остановившись перед Полинькой, он повторил, пронизывая ее насквозь пристальным и пытливым взглядом: — Смотри у меня, Пелагея, не накличь беды на мою седую голову, да и себя с вельможами-то своими не погуби. Если только в том их беда состоит, что сокровищ у них поубавится, бросать их тебе не след, но в таком случае зачем же ты деньги с них берешь? Если же другое что…

Полинька наконец не выдержала.

— Папенька, не мучьте вы меня, ради Бога! — воскликнула она со слезами. — Ничего я еще не знаю и бросить Марфу Александровну не могу. Это было бы совсем низко с моей стороны, и вы, я знаю, сами не позволили бы этого, если бы видели, как они все несчастны.

В тот вечер Полинька вернулась домой раньше обыкновенного, и Марта с десяти часов оставалась одна.

Сначала она пробовала петь, потом взяла книгу, а затем опять села за фортепьяно. Начала сонату, но, не доиграв ее до половины, сорвалась с места и стала ходить взад и вперед по комнате.

Тоска молодой девушки с минуты на минуту усиливалась. Все ее раздражало: и то, что она одна, и что часы громко тикают среди окружавшего ее молчания, и что под окнами громыхают экипажи.

Давно ли и она тоже, счастливая и беспечная, проводила вечера в блестящем обществе и возбуждала зависть своей красотой, богатством, высоким положением, занимаемым ее отцом при дворе, а теперь все про нее забыли или — что еще хуже, — вспоминая про нее, с сожалением пожимают плечами. И долго ли это будет продолжаться? Долго ли еще отец их всех будет держать в неизвестности? Ведь есть же люди, с которыми он говорит про это дело… его новый ходатай по делам, а также Маланья, жена камердинера.