Н. Северин - Последний из Воротынцевых

Марта теперь уже знала в лицо эту женщину. Почти ежедневно можно было встретить ее то в задних комнатах, то в коридоре поджидающей мужа. При появлении барышни она низко и почтительно кланялась ей. Марта спешила пройти мимо не оборачиваясь; ее смущал пытливый взгляд, которым Маланья украдкой на нее смотрела. Прежде ее не велено было пускать в дом; люди говорили, что барин ее не любит. За что же он теперь полюбил ее? Какие услуги она оказала ему? По этому делу, верно.

Чтобы отогнать мучительные, неотступно осаждавшие мысли, Марта пошла бродить по дому и, завернув из маленькой гостиной, слабо освещенной кенкетом, в угловую, нашла там свою мать спящей в кресле. Возле, на столе, горели свечи в канделябре. На скамеечке, у ног спящей, лежали засаленная колода карт и вязанье — серый чулок из грубой шерсти. Это оставила Дарька, полупомешанная старушонка, жившая уже лет тридцать на покое в людской. Кто-то сказал барыне, что она умеет в карты гадать, и по этому случаю Марья Леонтьевна свела с нею короткое знакомство. Особенно удобно было заниматься гаданием с тех пор, как Александр Васильевич совсем перестал заглядывать на половину жены. Уверенная в том, что застать ее врасплох некому, Марья Леонтьевна совсем опустилась. Если бы Марина не заботилась о туалете своей барыни, она по неделям не мылась бы и не чесалась бы. Должно быть, в тот вечер карты предсказали одно только дурное: перед тем как заснуть, Марья Леонтьевна плакала. Слезы еще не успели высохнуть на ее бледных, впалых щеках.

Марта с минуту постояла перед нею, отставила подальше канделябр с горевшими в нем свечами и, решив, что надо позвать Марину, тихо вышла из комнаты. Но, выйдя в коридор, она опять так задумалась, что, сама того не замечая, повернула не туда, где можно было найти Марину, а в ту сторону дома, где жили мальчики с гувернером. Очень может быть, что ее безотчетно притягивал гул голосов, доносившийся оттуда.

Помещение мальчиков состояло из трех комнат: спальни, классной и комнаты мсье Ривьера. В коридоре, за шкафом, спал их дядька Семен. Когда Марта растворила дверь в классную, то в первую минуту ничего не увидела, кроме топившейся печки и собаки Цампы, растянувшейся перед пылающими дровами. Огромный пес занимал на полу все пространство, залитое светом, остальная часть большой, глубокой комнаты утопала в тенях, сгущавшихся особенно черно в том углу у окна, куда шарахнулась при появлении барышни вся компания, за исключением Семена.

— Где дети? — спросила Марта, вглядываясь в неясные тени, со сдержанным хихиканьем копошившиеся у окна.

— Здесь, сударыня. Левонтий Лександрыч, Василий Лександрыч, пожалуйте-с, сестрица изволит вас спрашивать. Мы вот тут засумерничались, — продолжал смущенный старик, обращаясь то к барышне, то к теням в углу. — Левонтий Лександрыч, Василий Лександрыч, пожалуйте-с!

Но от угла никто не отделялся. Тогда, обождав еще минутку, Семен сам пошел туда.

— Кто это здесь с детьми? — спросила Марта, проникая в комнату. — И почему у вас тут такая темнота? Где мсье Ривьер? Зажгите свечку.

— Мусью дома нет-с, а свечку я сейчас…

— С кем тут дети? — продолжала допытываться Марта.

— Со мною-с, с кем же им еще быть-с? — нагло солгал Семен, чиркая безуспешно серничками о стену.

Потому ли, что они отсырели, или потому, что руки у дядьки слегка дрожали, но спички не зажигались.

— Я слышала голоса в коридоре, да и сейчас сама видела людей вот тут, — указала Марта на темный угол.

— Барчуки тут-с, одни-с, никого, окромя меня, с ними нет, — с апломбом возразил Семен и, высоко подняв свечку, которую ему наконец удалось зажечь лучиной от огня в печке, он осветил комнату.

Кроме мальчиков, Лели и Васи, продолжавших жаться в углу, выглядывая оттуда злыми глазенками на сестру, так некстати нарушившую их веселье, теперь тут уже никого не было. Казачки и лакеи, толпившиеся здесь с минуту тому назад, успели все до одного выбраться вон в другую дверь, пока барышня разговаривала с Семеном.

— Дети, с кем вы тут были? — обратилась Марта к братьям. — Не лгать! — строго прибавила она, заметив, что они в нерешительности переглядываются с дядькой.

— Одни, с Семеном, — заявили мальчуганы.

— С кем же им быть-с? — повторил, дерзко ухмыляясь, дядька, извлекая из угла своих питомцев.

Дети были красны, в поту, с взъерошенными волосами, расстегнутыми курточками и тяжело дышали. Руки и лица их были вымазаны в чем-то красном. Варенье, верно, ели пальцами и без салфеток. В комнате было жарко, воняло салом, грязными сапогами и водкой.

— Играли-с, перепачкались, — счел нужным объяснить Семен, заметив брезгливую гримасу барышни.

Марта молчала. Она понимала, что надо заставить братьев сознаться во лжи и сделать строгий выговор Семену за то, что он допустил такой беспорядок в детской, но слова не выговаривались. Что-то мешало не только говорить и действовать, но даже мыслить.

«Не для чего, не стоит», — твердил внутренний голос, и, невольно повинуясь этому голосу, она вышла вон из комнаты, не оборачиваясь к детям, которые, она это чувствовала, смотрели ей вслед дерзкими глазами, как на врага. «Что, взяла?» — читалось в этих глазенках. «Что, взяла?» — повторял без слов, усмехаясь своими длинными, хитрыми губами, и Семен, поглаживая темной широкой ладонью белокурые головенки, доверчиво прижимавшиеся к нему.

В коридоре Марте встретился камердинер отца, Михаил Иванович. Он выходил из уборной барина и имел вид очень озабоченный. Увидел он барышню тогда только, когда поравнялся с нею, и, заметно смутившись, хотел идти дальше. Но она остановила его.

Никогда еще не хотелось ей так повидать отца, как в эту минуту. Один он только мог успокоить ее. Надо сказать ему про детей. Оставлять их в таком положении невозможно. Пусть отец найдет им другого гувернера, мсье Ривьер не годится. Она ему также и про Семена скажет: он учит мальчиков лгать, от него пахнет вином, и, чтобы не давать себе труда занимать детей, он позволяет им играть с казачками. Это ни на что не похоже и надо этому положить конец.

Марта вспомнила, что мать именно об этом просила ее недели две тому назад, а она до сих пор не исполнила ее просьбы. Правда, в это время ей удавалось видеть отца только на минуту, урывками, и он казался ей до такой степени удрученным и озабоченным, что надоедать ему жалобами на кого бы то ни было она была просто не в силах. Но сегодня она решилась обо всем переговорить с ним.

— Папенька один? — спросила она у камердинера.

— Одни-с.

— Скажи ему, что мне очень нужно видеть его.

Михаил Иванович вскинул на нее растерянный взгляд.

— Они заняты-с.

— Делай, что тебе приказывают! — заявила Марта повелительно, указывая на дверь, из которой камердинер только что вышел.