Николай Лузан - Призрак Перл-Харбора. Тайная война

— Ага, до первого патруля. Все, палим! — положил конец спору Гордеев и открыл бензобак.

Слив бензин, он вместе с Николаем облил «форд» и поджег. Гудящий факел взметнулся вверх, ухнул глухой взрыв, и от машины осталась груда искореженного металла.

— К дороге, ребята! Паша, как ты, можешь идти? — спросил Гордеев.

— Все нормально, — заверил он и, превозмогая боль в плече, старался не отстать от него и Николая. Выбравшись на Деповскую, они попытались поймать такси; их, как назло, словно вымело метлой. Шло время. Павла от потери крови начало пошатывать, бурое пятно на плаще стало величиной с тарелку, а лицо начало опухать от ушибов и порезов. Его вид привлекал внимание прохожих. Гордеев, опасаясь, что кто-то может навести на них полицейских, распорядился:

— Коля, лови машину! — а сам вместе с Павлом свернул во внутренний двор, усадил его на лавку и принялся хлопотать над раной.

Прошло несколько минут, в арке показался Николай и энергично махнул рукой. Дмитрий стащил с себя плащ, укутал им Павла, довел до его такси, усадил на заднее сиденье и попросил водителя:

— Землячок, нам бы к «Мутному глазу»!

Таксист понял с полуслова и весело заметил:

— Однако хорошо гуляете ребята!

— Грех жаловаться, а если с ветерком прокатишь, то не обидим, — поторопил Николай.

— О чем речь. С ветерком, так с ветерком, только держись! — хмыкнул таксист и нажал на газ.

Рюмочная «Разгуляевка», более известная среди местных остряков как «Мутный глаз», пользовалась особой славой. Даже самые стойкие не могли устоять перед соблазнительными официантками, сначала ублажавшими клиентов водкой, а затем и телом. Рано или поздно и у трезвенников, и язвенников отшибало мозги и мутнели глаза. Пережив не одного хозяина, не одну грандиозную драку, а также многочисленные скандалы, «Разгуляевка» продолжала манить к себе многочисленную публику. Но не это, а ее близость к дому Свидерских заставляла Гордеева стремиться туда. Его обещание щедрых чаевых подстегнуло таксиста. Он лихо подрезал повороты и притормаживал лишь, когда навстречу попадались машины с полицейскими и грузовики с солдатами. Дмитрий сжимал пистолет в кармане и молил Бога, чтобы машину не остановил патруль. Наконец впереди показался бронзовый Асклепий. У дома Свидерских было спокойно. На стояке перед «Разгуляевкой» он и Павел вышли, а Николай поехал дальше к Дервишу, чтобы доложить о результатах операции и выяснить обстановку.

Пальба в центре Харбина и слухи о ней со скоростью лесного пожара распространялись по городу. Свидерские, без того сидевшие как на иголках, не находили себе места, и когда в дверях зазвенел колокольчик, доктор, несмотря на свои пятьдесят шесть, первым оказался у двери. Вслед за ним по лестнице скатилась Анна и, увидев раненого Павла, побледнела.

— Аня, воду и бинты! Павла — в кабинет, — распорядился Свидерский.

Аня бросилась в столовую. Дмитрий, подхватив под мышки обессилившего Павла, повел его наверх. Свидерский задвинул засов на входной двери и присоединился к ним. В кабинете уложили Павла на кушетку, и Анна занялась обработкой раны и многочисленных порезов. После перевязки и обезболивающего укола Павел почувствовал себя лучше и сделал попытку приподняться.

— Лежи, герой! Успеешь находиться. А сейчас выпить успокоительного и спать! — потребовал Свидерский и попросил: — Аннушка, поищи.

Она зазвенела медицинскими склянками, целая батарея которых выстроилась на полках шкафа, отыскала бутылек с желтоватой жидкостью и отлила в мензурку.

— Мало! Он что, воробей? — хмыкнул доктор и, когда мензурка заполнилась до краев, поднес Павлу.

В нос шибанул резкий запах багульника, валерьяны, и он поморщился.

— Пей, пей! Только здоровее будешь, — насел Свидерский.

Павел сделал глоток. На вкус снадобье оказалось не столь противным, как ему казалось, и он выпил до дна. Сухость в горле быстро прошла, приятная истома разлилась по телу, и глаза начали слипаться. Сквозь сон до него доносились приглушенные голоса Свидерских и Гордеева, последнее, что осталось в памяти — лицо Анны.

— Уснул, — сказала она и поправила подушку под его головой.

— Проспит до утра как убитый, — заверил Свидерский.

— Мне пора. Надо узнать, что с ребятами, — стал собираться Гордеев.

— Будь осторожен! — предупредила Анна.

— За Павла не волнуйся, мы присмотрим, — заверил доктор и проводил его к черному ходу.

Приоткрыв дверь, Дмитрий прислушался. Начавшийся дождь монотонно барабанил по металлической крыше, а в дырявых водосточных трубах уныло завывал ветер. Среди этих звуков обостренный опасностью слух ничего подозрительного не уловил. Он распахнул дверь, дворами вышел на соседнюю улицу и еще раз проверился. Ничего не выбивалось из привычного ритма жизни, но ближе к центру в глазах рябило от армейских мундиров. Белогвардейские и полицейские патрули проводили повальные проверки на стоянках такси, у аптек и больниц в поисках большевистских агентов. И чтобы не попасться им на глаза, Дмитрий вынужден был добираться до резервной явочной квартиры окольными путями.

К его приходу на ней собрались Дервиш, Николай и двое ребят из группы прикрытия. Судя по их подавленному виду, операция провалилась — Люшков уцелел, а резидентура понесла серьезные потери: двое убитых, трое раненых и двое оказались в руках полицейских. Следующим мог стать Ольшевский. Дервиш ни на минуту не сомневался: Сасо с Дулеповым теперь уже точно знали, кого надо искать в харбинской конторе компании «Сун Тайхан». С его мнением согласился Дмитрий и поддержал решение: на время свернуть активную работу с большинством агентов. После совещания Гордеев с Дервишем отправились на квартиру Свидерских.

Там еще не знали о потерях, понесенных резидентурой, и опасности, нависшей над другими ее участниками. Они пребывали в хорошем настроении. Рана Павла оказалась неопасной. Лекарство и крепкий сон быстро восстановили его силы. Ранение напоминало о себе легким зудом, зато лицо полыхало пламенем. Он прошел к зеркалу и увидел в нем отечную физиономию. Правая щека вздулась багровыми рубцами порезов, а левый глаз затянул лиловый синяк. В таком виде дальше первого полицейского патруля было не пройти. Но не столько собственное состояние, сколько результат выполнения задания — ликвидация Люшкова — интересовал его. В предателя была разряжена вся обойма, но у него оставались сомнения. Дервиш на его немой вопрос хранил молчание. В тусклом свете керосиновой лампы его лицо напоминало восковую маску, и по нему трудно было что-либо понять. Ни слова о Люшкове не проронил и Гордеев. Их молчание тягостно действовало на Павла. Пауза затягивалась, нарушил ее приход Свидерского.