Виталий Амутных - Русалия

А лес стоял действительно чуден. Ствол каждого дерева был укрыт колючим белым мехом, каждая самая тоненькая веточка, густо усаженная сверкающими ледяными иглами, выявляла некое волшебное нездешнее цветение. И уж не было ничего странного в том, что дальнее бормотание тетеревов, кинувшихся токовать по случаю тихого нехолодного дня, казалось голосом Дива, а искристая ледяная пыль, сбитая с верхушки сосны проскочившей белкой, смотрелась паволокой самой Светлуши. Копыта дружинных лошадей продолжали торить дорогу в зачарованном лесу. Вновь позабыв о своем стремлении казаться старше и сдержаннее отрок Всемил, жизнерадостно выкрикивая подражающую тетеревиному голосу скороговорку, не без задора передразнивал птиц, где-то за версту отсюда от избытка жизненных сил сошедшихся на богатырское состязание:

— Обор-ву, обор-ву, круты перья, круты перья, круты перья, обор-ву, обор-ву!..

Но вот все явственнее сквозь мрежу переливающих крохотными огоньками веток стала проступать возносящаяся в белизну неба темная громада. Искоростень, стоящий на холме, с одной стороны обведенном речкой Ужом, с другой — вырытым широким рвом, огороженный шестисаженным земляным валом, верх которого венчала бревенчатая стена в двенадцать локтей, смотрелся воистину орлиным гнездом, способным терпеть ущерб разве что от молний Перуна. Но ворота сей непреступной крепости были растворены, мост через ров опущен, а возле него рассыпалось около сотни вершников из дружины князя, приготовившихся встретить гостей. Некоторые из них в стороне гарцевали на своих конях, стремясь тем самым умерить томительность ожидания. Иные о чем-то оживленно судачили, собравшись кружком, в середке которого по размашистым жестам нельзя было не угадать Мала.

В посаде, окаймлявшем подножие холма, также наблюдалось оживление. Люди куда-то торопились, мелькали яркие праздничные платки баб и нарядные пояса мужчин. Где-то (должно быть за стеной) гудошник пробовал струны своего инструмента. Не смотря на то, что вся подать, должно статься, была собрана прежде, из посадских изб люди несли к воротам, над которыми высилась красивая башенка с восьмилучевыми звездами и русскими солнечными крестами, какие-то мешки, естовые и пивные котлы в четыре, а то, пожалуй, и в семь ведер, которые, видно было, с немалым трудом тащили по несколько мужиков. Это, конечно, были приготовления к почестному пиру, каковым намеревались встретить древляне киевского князя.

Лишь только Игоревы дружинники приблизилась к опушке, люди Мала завидев тех или услыхав (не смотря на то, что их разделяла добрая пара верст голых пашен и выгонов), поскакали навстречу. Князья двигались впереди своих отрядов. Когда они наконец встретились, то сблизили коней и, не покидая седел, обнялись и расцеловались. Однако, сколько ни пытался Мал изобразить радость встречи, в его скуластом светлом лице, обведенном рыжеватой бородой, в его открытых серых глазах, вовсе неспособных к криводушию, легко угадывались принужденность и озабоченность. Возраста он был приблизительно того же, что Игорь, можно было бы даже при желании усмотреть некоторое сходство между этими мужами, в равной мере невысокими, одинаково кряжистыми, с широкими чистыми лицами и твердым взором светлых лучистых глаз. Но какая-то усталая тяжесть Игоревых черт, проявлявшаяся в последние годы все отчетливее, для большинства сторонних глаз делала такое сопоставление невозможным. Не только в лице, но и во всем теле, в самой складке своей деревский князь был более живой и порывистой, иной раз слишком искренне выказывая смелым жестом или прямодушным словом то, что лукавый человек норовит запрятать как можно дальше в тайники своего нутра.

— Гусей жарят, мед дорогому гостю десятилетний поставлю, — стараясь выглядеть веселым и обходительным, болтал по дороге к воротам города Мал, удерживая своего сивого жеребца ноздря в ноздрю с каурой Игоревой кобылой.

— А что, деревские волхвы дозволяют своему народу твореный мед попивать, да не на священных братчинах, а так, как кому вздумается? — ехидно обронил Игорь, желая подтрунить над устарелой стойкостью древлян в стародедовских законах, давая тем самым понять, что в царице городов русских — Киеве — нет соперников княжеской воле.

— Да ведь… это все равно, что празднество… — невольно заерзал в седле Мал, все-таки уязвленный насмешкой Игоря. — Сейчас прямо за столы и прошу.

— Нет, за столы пока — нет. Прежде дело. А потом угощение.

Все приготовленное древлянами было выставлено на рыночной площади Искоростеня. При появлении киевской дружины празднично разряженный народ, казалось заполнявший всю площадь, расступился, ужался и замер цветным слабо жужжащим кольцом.

Выехав в самый центр площади, Игорь соскочил со своей кобылы, и, не скрывая легкую улыбку удовольствия, граничащую почти с восхищением, направился прямиком к пестрым горам всякого добра, составленного и разобранного по своей принадлежности. В одну груду были снесены седла, попоны, войлоки, узды, в другой — аккуратно сложенные льняные и конопляные полотна, мотки крашеной и серой шерстяной пряжи, в третьей всякая столовая утварь — глиняные горшки, красивые солоницы [271] Солоница — солонка. , овощники, мисы оловянные и деревянные, кувшины, ковши, братины с нарядным травяным узором. А далее в бочках, коробах, ночвах, лукошках — жито, сухари, топоры, соленое мясо, вяленая рыба, орехи, гвозди, цепи, живые утки и гуси в кошах… Мал, несомненно, нарочно велел выставить все, что составляло полюдье на площадь, на всеобщее обозрение, дабы каждый единоплеменник мог видеть что, а главное — в каком количестве отдают они киевлянам.

Да, Игорь не ошибся, рассчитывая именно тут найти знатный улов. Он прохаживался мимо груд овеществленной энергии русского народа, а следовавшие за ним несколько его человек быстро и умело осматривали, ощупывали каждый предмет, тут же передавая писцу какие-то сведения о нем, которые тот немедля заносил на восковую дощечку. Учет подходил к концу, но итог его, видно, не удовлетворил Игоря, не смотря на то, что дань была поистине обильна.

— Что же это, Мал? — сухим бесцветным голосом заговорил светлейший князь, приблизившись к предводителю древлян, но глядя мимо его лица, куда-то над головами толпы. — Я же передавал, что гороха должно быть три беременных бочки, а здесь я вижу только четыре полубеременных [272] Полубеременная бочка — составляла пятнадцать ведер, а беременная — тридцать. . Рыба ветряная, равно как и…

— Но ты же и нас пойми, Игорь, — мрачнея лицом отвечал ему Мал, также отводя взор, чтобы возраставшее негодование, подожженное бесстыдством глаз противника, не вспыхнуло безрассудным поступком, — не могли мы сразу столько всего собрать. Ежели люди мои последнее отдадут, то как же они до урожая дожить смогут? У каждого старики в семье есть, дети малые, вдовиц одних сколько…