Елена Жаринова - Сын скотьего Бога

— Кто предупрежден, тот вооружен, — и начал вслух прикидывать возможности города в случае осады.

— Не парься, Волх Словенич, — выразил общее мнение Клянча. — Подумаешь — разбойники какие-то. Слышал я краем уха про этого Росомаху. Купцы напуганы, а у страха глаза велики. Новгород — это тебе не чудская деревня в три избенки. Атаковать нас с воды могут только недоумки. Мимо пройдут, вот увидишь. Одна русская дружина чего стоит. Кстати, а чего ты Мара не позвал?

Волх смутился, потом важно сообщил:

— С русами мы разрываем договор.

— Вот те раз! Очень вовремя! — раздались возгласы.

— А в чем дело? — сдвинул брови Волх и с вызовом продолжал: — Да, я сегодня велел русскому воеводе убираться к лешему. Но вы только что сами взахлеб кричали, что город неприступен. Что же мне теперь, Мару в ножки кланяться?

— Ясное дело, нет, — успокоил его Клянча. — Справимся и без русов. Все понятно — дела семейные…

Волх сердито зыркнул на приятеля.

— Надо послушать, что скажут разведчики, — вмешался Бельд. — Сколько кораблей? Сколько на них людей? Твой осведомитель ведь тебе этого не сообщил?

— Он не умеет считать, — усмехнулся Волх.

В конце концов было принято решение паники в городе не поднимать, оборону всемерно усилить и ждать вестей от разведчиков.

Когда все разошлись, Бельд по обыкновению задержался. Волх почти заискивающе заглянул ему в глаза. Он очень нуждался в поддержке. Как бы он не хорохорился, на самом деле ссора с русами очень его беспокоила.

— Ругать будешь? — обреченно спросил он Бельда.

— Кто я такой, чтобы тебя ругать? Да и понятно, почему ты так поступил. Просто это сейчас очень некстати, — вздохнул сакс.

— Знаю, — признал Волх. — Но я же не ясновидец… А назад ходу нет. Слово сказано. Представляешь, какое условие выдвинет этот заср…нец Мар, если я теперь предложу ему остаться?

Бельд кивнул.

— Туйя.

— Ты считаешь, я должен это сделать? — прямо спросил Волх.

Бельд покачал головой.

— Давай дождемся возвращения разведчиков.

А в это время Туйя лежала на полатях у себя в светлице. Она хмурилась и покусывала тонкий кончик косы, размышляя.

Любит — не любит? Да как он может, как он смеет меня не любить?!

Туйе трудно жилось на свете, потому что она никогда не была в ладу с собой. Честолюбивое сердце маленькой княжны желало победы над красивым и взрослым мужчиной. Она часто представляла его поверженным на колени, с пылающим и молящим взглядом. С каким жестоким великодушием она отмерила бы ему толику расположения! Иногда ей казалось, что она добилась своего. Но потом Мар снова вел себя с почтительным равнодушием. Будь Туйя старше, она поняла бы, что это игра. Но ей было всего пятнадцать, и внешняя спесь в ней мучительно сочеталась с неуверенностью. Она ничего не знала о жизни и о любви. Равнодушие Мара бесило ее, и она все глубже увязала в западне собственных чувств.

В светлицу заглянула одна из сенных девушек.

— Брысь! — княжна довольно метко швырнулась подушкой. Девушка, ойкнув, исчезла. Но через несколько минут, кашлянув, показалась снова.

— Княжна… — позвала она очень робким шепотом.

— Мне чем потяжелее в тебя бросить?

Разозлившись, Туйя вскочила на полатях.

— Княжна, там человек приходил… передать велел…

— Ну?

— Он сказал, что русский воевода Мар по приказу твоего батюшки уходит из Новгорода со всей русской дружиной.

— Что? А ну, повтори, дура! Да что ты трясешься?! Что за человек тебе это сказал?

— Не знаю, не знаю, княжна… — чуть не плакала служанка. — Конопатый такой, нос картошкой…

— Это его слуга… — прошептала Туйя. Зеленые глаза ее расширились, не мигая. В них разгоралась ярость. Служанка, не дожидаясь разрешения, взметнула подолом и умчалась прочь.

— Батюшка, значит… — процедила Туйя, слезая с полатей. Она вихрем пронеслась через сени, сбежала по лестнице и ворвалась в покои отца.

Ворвалась — и застыла на пороге. Дивные звуки ошеломили ее, а раскаленное яростью сердце словно угодило под прохладный дождь. Боян играл на гуслях. Его пальцы едва касались струн, красивое лицо было сосредоточено, глаза прикрыты. Волх сидел напротив и смотрел на сына, как на божество.

Заметив сестру, Боян смутился и приглушил струны. Волх обернулся. Увидев дочь, он защитным движением прижал голову сына к себе.

Туйя чуть не расплакалась от боли, досады и злой ревности. Остудить ее сердце не хватило бы и целого водопада.

— Отмени свой приказ! — заявила она.

Волх недоуменно поднял брови.

— Не прикидывайся! — задрожала голосом Туйя. — Я знаю, что ты приказал выслать воеводу Мара из Новгорода. Так вот, тебе придется отменить свой приказ!

— Вот как? — усмехнулся Волх. — А скажи, пожалуйста, какое тебе дело до воеводы Мара?

— Я… я… — запнулась Туйя, но тут же мысленно обругала себя: что она тушуется, как девчонка? — Мы с ним хотим пожениться! — заявила она, задрав подбородок.

— Вот как! — повторил Волх. — А он об этом знает? Мне показалось, у него на твой счет другие виды. Впрочем, тебя это наверняка не смутит.

— Не смей так со мной разговаривать! — прошипела княжна, чувствуя, что краснеет.

— Это ты не смей повышать на меня голос, — холодно сказал Волх. — Иначе пожалеешь. А сейчас ступай, и чтоб из терема ни ногой.

— Это ты пожалеешь! — глухо ответила Туйя. — Ты растил меня, как собачонку… Да что там, иному щенку достается больше ласки, чем перепало мне от родного отца. Но имей в виду: Я научилась кусаться, у меня было на то время. Ты отменишь приказ?

— Нет, — коротко ответил Волх.

Туйины кулачки бессильно сжались.

— Я тебя ненавижу, ненавижу! — закричала она, замотав головой. — Если бы ты знал, как я тебя ненавижу!

Повернувшись на пятках, Туйя убежала прочь. Испуганный Боян поднял голову.

— Батя! Чего это она?

— Дура, сынок, дура, — ответил Волх. Он отмел со лба волосы — как будто пытался сбросить тяжкий осадок, который оставила ссора с дочерью. Тут же вспомнились слова матери: «не давай ей повода тебя ненавидеть». Но он не собирался принимать девичьи бредни всерьез.

Всю следующую неделю Волх провел в тревожном ожидании разведчиков. Но город не знал об этом и жил обычной жизнью. Бурлила торговлей пристань. Люди радовались теплой и сухой погоде. Стоял месяц ледолом, или, по-римски, апрель, издревле посвященный у словен ласковой богине Ладе. Небо струило солнечную синь, земля спросонья пахла по-особому, и ветер кружил этими запахами молодые головы. Люди раздували ноздри и расправляли плечи, вглядываясь в светлый по вечерам горизонт.

Как гулко весной разносятся звуки! Уже прошло часа три после полуночи, а Волху не спалось. Где-то на окраине лаяла собака, да ругались пьяные голоса, а слышно было, как будто шумят прямо под княжьими окнами. И терем полнился ночными скрипами, словно все доски и половицы переговаривались между собой втайне от жильцов.