Елена Жаринова - Сын скотьего Бога

Но только, наконец, Волх поплыл, закачался в теплой люльке сна, как раздался быстрый стук в дверь.

— Князь! Волх Словенич! — зашептал один из молодых дружинников, охранявших терем. — Там разведка вернулась!

Волх моментально вскочил, тряся мутной от прерванного сна головой. Путаясь в сапогах, он обулся и вышел на черное крыльцо. В предутренней серой мгле нарисовались двое разведчиков. От них пахло лесом и потом. Лица у обоих были такие серьезные, что у Волха сердце ушло в пятки. Да еще и время суток как нельзя подходило для дурных вестей.

— Ну? — спросил Волх.

— Идут корабли, князь.

Так… Значит, волк не соврал и не ошибся. Только сейчас Волх понял, как сильно в глубине души надеялся на это. Он малодушно отказался выслушать разведчиков наедине и приказал поднимать свой ближний круг на совет.

Все собрались. Клянча зевал до треска в челюстях. Мичура на ходу приглаживал седые лохмы и морщился, припадая на ногу. Волх нервно барабанил пальцами по столу. Разведчики, смущаясь грязных сапог и рубах, рассказали о своей вылазке.

Действительно, вверх по Мутной поднимались корабли. Подобных в Новгороде еще не видали. Длинные, узкие, с высоко задранным носом, украшенным мордой какого-то чудовища, они были гораздо быстроходней плоскодонных словенских ладей.

На каждом корабле — не меньше пяти десятков гребцов. Одеты они были по обычаю многих северных народов — данов, свеев или тех же русов, но на головах носили жутковатые рогатые шлемы.

— А на каждом корабле есть могучий воин, который бьет в барабан, на каждый удар гребцы делают взмах веслом, а на каждый взмах корабль словно приподнимается над водой и летит вперед. И от этого барабанного боя становится страшно, — закончили разведчики.

Совет молчал, переваривая.

— Да, — сказал, наконец, Мичура скорбно почесав затылок. — А ведь плохо наше дело.

— Не каркай, — оборвал его Клянча. — Нашли чего — барабана бояться. Ну, сколько их там. Около пяти сотен человек. А нас с русами… Ах, леший… забыл опять. Русы-то уходят…

— Вот-вот. Придется тебе, Волх Словенич, гонор забыть, да поклониться Мару, чтоб остался.

— Заткнись, — зашипел на Мичуру Бельд. — А то он нам назло…

Волх ошалело уставился на друзей. Они что думают, он все еще безбашенный мальчишка, каким был десять лет назад? И ради собственного гонора рискнет целым городом? Он сам прекрасно понимал, что перед угрозой нападения отослать наемников — это самоубийство.

— Не надо меня держать за слабоумного, — холодно сказал он. — Будут вам русы. Разведка, что-нибудь еще?

— Нет, — сказал один из разведчиков.

— Да… — неуверенно протянул второй. И толкнул товарища в бок: — Ты что, не помнишь?

— Ах, это? Ну, мало ли что покажется…

— Говорите, — приказал Волх.

— На переднем корабле, с их главным, которого зовут Росомахой, плывет человек… Высокий, страшный… Шкура черная на плечах… В общем, понимай как хочешь, князь, только человек этот как две капли воды — Хавр.

И снова наступила тишина. Волх с раздражением ловил прячущиеся взгляды друзей.

— То есть ты можешь поклясться, что это был Хавр? — сдерживая ярость, спросил он разведчика.

— Нет, ну… Поклясться, конечно, нельзя, но… — запутался он.

— А раз ты не уверен, — прошипел Волх, — то какого лешего нас тут пугаешь, дурак?

— Как глупая баба непослушных детей, — поддакнул Клянча.

Сконфуженные разведчики ушли, ругаясь друг на друга. А Волх с друзьями еще долго совещались, как оборонять город. И получалось, с какой стороны ни посмотри, бояться нечего. Но у всех остался от сообщения разведчиков неприятный осадок. Особенно у Волха.

Когда совет разошелся и князь с Бельдом снова остались вдвоем, Волх спросил:

— Так что ты решил?

— Насчет чего? — не понял Бельд.

— Насчет своего отъезда.

— Какой, к лешему, отъезд? — возмутился сакс. — Ты за кого меня принимаешь? Думаешь, я сейчас сбегу и брошу тебя и город, и…

Волх мрачно посмотрел на осекшегося друга.

— Сейчас бы самое время, — сказал он.

— Даже не думай, — решительно ответил сакс.

На том конце города, где селились русы, всегда было шумно. Служба у наемников в Новгороде оказалась непыльная. Сам факт их присутствия отбивал у окрестных племен или лихих речных разбойников всякое желание лезть на рожон. Днем русы поддерживали форму в потешных поединках между собой, а вечерами допьяна напивались словенскими медами. И тогда начинались песни, женский визг, громкие ссоры, порой заканчивающиеся совсем не потешными драками.

Но всю прошедшую неделю русский конец молчал. Как только наемники узнали, что их воевода Мар поссорился с новгородским князем, они крепко задумались о будущем. Никто не хотел бросать насиженное место, легкую службу, хорошее жалованье и снова испытывать неверную судьбу в поисках удачи. Многие русы пришли в Новгород — тогда Словенск — еще совсем мальчишками — с отцами или старшими братьями. Они по праву считали себя новгородцами и не помнили другой родины.

Никто не хотел уходить. И, возможно, многие сетовали на вспыльчивость молодого воеводы. Сетовали — но не обсуждали. Русы были воины, а не дипломаты, и в их кодексе чести уступки считались унижением. Не стал воевода кланяться Волху — ну и молодец. Раз нашла коса на камень — делать нечего, придется увязывать дорожные мешки.

Потом просочились слухи о враге, угрожающем Новгороду. Русы все так же сидели тихо, но почти упакованные мешки отставили пока в сторону. И в самом деле, за неделю до отхода корабля за русским воеводой прислали из княжьего терема. Мар усмехнулся в усы и ушел с посыльным. Русы собрались в Маровой избе и стали ждать возвращения воеводы.

А на окраине русского конца Мара ждала Туйя.

Несколько дней она просидела под домашним арестом в своей светлице. Вестей от Мара не было. Почему? А вдруг корабль уже ушел — и он уплыл, не попрощавшись? А если корабль еще в Новгороде — тогда почему рус молчит? Потому что нечего ей сказать? Туйя кусала губы и в ярости каталась по постелям, комкая простыни и швыряясь по углам подушками.

Наконец ее терпение лопнуло. Будь что будет. Надо увидеть Мара и поговорить.

Туйя без труда обманула своих тюремщиков и выбралась из терема. Ей даже стало обидно, что отец так мало думал о ней и не счел нужным караулить получше. Крадясь мимо его покоев, она стиснула кулачки и тихо плюнула на порог.

Ни одной служанки Туйя с собой не взяла — все они были дуры или шпионки. Ей не впервой было одной ходить по городу. Разница лишь в том, что раньше ее звали, ее умоляли прийти. Сегодня же она придет незваной. А что если Мар вовсе ей не обрадуется?

На мгновение она нарисовала себе картину. Вот она без стука отворяет дверь в его избу. Там — семейная идиллия. Мар уминает ужин за столом, а эта жирная корова Ясынь, отклячив необъятный зад, с самодовольным лицом подкладывает ему добавки. И оба с недоумением и насмешкой смотрят на нее, застывшую на пороге.