Н. Северин - Тайный брак

— Тебе это, пожалуй, даром не пройдет, любезный друг Василий Карпович, — заметила старая княгиня.

— Гнева светлейшего я не боюсь — он так увлечен, что ему не до мести. Вчера он, как пойманный в шалости мальчишка, сконфузился передо мной. Но чего надо опасаться — это усердия его клевретов. С каждым днем число претендентов на руку Людмилы Алексеевны возрастает, и мне нечего говорить вам, что его светлость явится сватом самого подлого из них.

— Кто да кто, назови по именам, — приказала княгиня.

— Первый — Лабинин; ему наш Владимир обязан предстоящей ссылкой в Гишпанию, а другой — Плавутин. Этот выписал сюда Льва Алексеевича, злейшего недруга-братца, Плавутин будет, пожалуй, поопаснее Лабинина, даром что при дворе никакой силы не имеет. Замыслы у него широкие, мечтает о наместничестве, а ему этого только через светлейшего можно достигнуть. Ну, услуга за услугу, значит.

— И брату твоему все это известно? — обратилась княгиня к Надежде Александровне, не пытавшейся больше сдерживать слезы, крупными каплями скатывавшиеся по ее щечкам.

— Он о многом догадывается, многого опасается, но о назначении его в Гишпанию и о приезде его недруга сегодня утром еще не знал. Однако теперь ему, разумеется, и то и другое известно, — поспешил ответить за жену Светлов.

— Ну я с ним самим обо всем этом переговорю, и что-нибудь сообща придумаем. А вам спасибо за верную дружбу, друзья мои. Перестань нюнить, красавица! За любовь к брату хвалю, но слезами горю не поможешь, я это сегодня и Людмиле говорила. Нелегко также и ей, моей голубке, — прибавила она со вздохом и, притянув к себе молодую женщину, с чувством поцеловала ее.

Прошло с час, и приезд поздравителей к Дымовым мало-помалу прекратился; господа с гостями сели кушать за парадно накрытый стол, и широкий светлый двор совсем опустел. Вся жизнь обширного барского дома сосредоточилась на пространстве, называемом черным двором, со службами, людскими, конюшнями и прочими хозяйственными постройками. Тут между кухнями и задним крыльцом барских хором сновали судомойки, казачки и лакеи с блюдами и мисками.

На колокольне соседней церкви заблаговестили к вечерне, и не успел последний звук колокола замереть в воздухе, как у ворот остановилась карета. Но на двор она не въехала, и молодой человек в модном плаще, выскочивший из нее без помощи лакея, приказал кучеру отъехать в соседний переулок и ждать там его возвращения, а сам поспешно направился по опустевшему двору к крыльцу, где у двери в антресоли ждала его Марья Ивановна. Она была такая нахмуренная, что при первом взгляде на нее посетитель не мог не догадаться, что его ждут у старой графини дурные вести. Личных забот и печалей Марьюшка уже давно не знала, с тех пор как жила жизнью своей госпожи, при которой она неотлучно состояла с десятилетнего возраста, когда княгиня была одной из любимейших статс-дам супруги царя Петра Алексеевича.

Почтительно ответив на приветствие гостя, Марья Ивановна провела его прямо в комнату своей госпожи. Последнюю Владимир Александрович Рощин тоже нашел весьма озабоченной и со скорбным выражением на лице, но, невзирая на эти зловещие признаки, со спокойной улыбкой осведомился о ее здоровье, целуя милостиво протянутую ему руку, и сел на стул, который княгиня указала ему против своего кресла.

— Слышал новость? Левушка наш приехал, — заговорила старуха, не спуская пристального и полного теплого участия взгляда с симпатичного лица молодого человека и пытаясь прочесть его мысли в его красивых темных глазах.

Но, кроме почтительного внимания, взгляд его ничего не выражал, а с его алых и сочных губ не сходила беспечная и слегка насмешливая улыбка человека, смело готового идти навстречу препятствиям, в полной уверенности победить их.

— Как не слышать! Весь город говорит про неожиданный приезд Льва Алексеевича, — спокойно ответил он на предложенный ему вопрос. — Его видели и в Большом дворце, и в Таврическом, и в апартаментах графа Платона Александровича Зубова. Всюду поспел, и толки о причинах его приезда занимают весь Петербург; одни говорят одно, другие — другое.

— А ты что изволишь полагать насчет этого приезда? — спросила княгиня, невольно любуясь умением владеть собой, проявляемым ее молодым другом.

— Я полагаю то же, что и вы, княгиня: Лев Александрович поспешил явиться сюда, чтобы не упустить случая воспользоваться вниманием светлейшего князя к его сестре.

— И тебе это кажется смешно?

— Мне всегда смешно, когда люди ошибаются в низких расчетах.

— Смотри! Левка — не промах, привык бить наверняка, и за него вся родня.

— А за нас с Людмилой Алексеевной — Бог да вы.

— И этого достаточно? — спросила с улыбкой старуха.

— Любовь с надеждой неразлучны, княгиня: они и зарождаются, и умирают вместе. Колеблется надежда, хладеет и любовь. Мы же перестанем надеяться только с прекращением жизни, потому что до последнего издыхания будем любить друг друга, — восторженно прибавил Рощин.

У его слушательницы глаза затуманились слезой умиления.

— Дай Бог вам счастья! — сказала она, протягивая ему руку, а затем, когда, поддаваясь потребности выразить ей свою признательность за неизменное участие, он опустился перед нею на колени, она высвободила руку, к которой он прижимался губами, чтобы торжественно осенить крестным знамением склоненную к ее коленям голову молодого человека.

— Княгинюшка, сиротами мы с сестрой выросли, будьте мне за родную мать, не оставьте без своей ласки и любви! — проговорил он изменившимся от волнения голосом, не поднимаясь с колен и устремляя на нее влажный умоляющий взгляд.

— Давно я тебя за родного считаю, голубчик; дал бы только Господь, чтобы ласка моя принесла тебе счастье, — ответила со вздохом старуха. — Что же сказал тебе граф Зубов? — спросила она, когда, поднявшись с колен, Рощин занял прежнее место против нее.

— Граф передал мне желание императрицы иметь меня своим дворянином посольства в Гишпании, поздравил меня с такою милостью моей монархини и присовокупил к этому, что государыне желательно, чтобы я ехал скорее к месту моего назначения, — ответил молодой человек с улыбкой, горечь которой могла уловить только его старая приятельница.

— И что же ты? Уж не думаешь ли отказаться исполнить волю императрицы? — спросила с усмешкой последняя и, не дожидаясь ответа, прибавила: — Сейчас поручилась за тебя твоей сестре, что ты слишком хорошо осознаешь свой долг дворянина и верноподданного, чтобы совершить такую низость.

— Благодарю вас, княгиня, что правильно, лучше родных, понимаете меня. Я ответил графу, что счастлив исполнить волю моей государыни.

— Когда же ты отправляешься?