Ольга Саранина - Посол

— Так пусть Бурхан-халдун хранит нас всегда, пусть он будет свидетелем наших лучших минут. Пусть он видит, как нами гордятся наши дети и внуки…

Темучжин говорил, и братья слушали его, повторяя его слова. Оэлун не слышала ничего прекраснее этой неожиданной молитвы. Она даже забыла, что совсем недавно думала о Темучжине. Она следовала за ним, за его мыслями.

Договорив, Темучжин трижды три раза поклонился горе. Оэлун посмотрела на младших сыновей. Они не отрывали глаз от Темучжина. Они ловили каждое его движение. Они готовы были слушать его и идти за ним.

«Что же это, — изумленно думала Оэлун. — Я его совсем не знаю».

Собрать подмогу для похода на меркитов оказалось проще, чем вновь завоевать доверие братьев. Темучжин знал, что он это сделает.

К Ван-хану, побратиму своего покойного отца он пришел с такой уверенностью в его согласии, что тот не смог отказать. Самое важное было заручиться его поддержкой.

Темучжин не мог предвидеть теперешних событий, но сейчас он понимал, зачем в свое время преподнес Ван-хану соболью доху — бесценный дар матери Борте его матери. Борте тогда была немного обижена, Оэлун тоже не слишком радовалась, но обе они понимали, что расположение влиятельного человека важнее, чем самая прекрасная одежда на свете.

За несколько дней, каких-нибудь две недели, все изменилось. Вдруг все начали говорить, что Темучжин далеко пойдет. Что таких бы побольше. Оказалось, что все так всегда и думали. Теперь многие считали необходимым помочь ему — ведь это Темучжин, не кто-нибудь. Кое-кто предполагал, что когда-нибудь он будет им за это благодарен, причем в этом отдаленном времени Темучжин виделся человеком, имеющим власть. Оэлун только качала головой и вспоминала совсем недавние события, когда нечем было хвалиться Темучжину, когда ему оставалось только умереть от стыда и не позорить свой род. И не могла поверить, что этот решительный молодой воин, умеющий ладить с пожилыми, пользующийся уважением заслуженных, что это просто мальчишка, каким он казался ей совсем недавно.

Переговорив с Ван-ханом, Темучжин попросил помощи у родственников и послал за Чжамухой, своим побратимом. Они дружили с детства. И хотя они давно не виделись, Темучжин знал, что по первому зову он приедет.

И действительно, Чжамуха со своими людьми приехал сразу же. Он был очень взволнован.

— Здравствуй, брат, — они обнялись. Чжамуха тяжело дышал. — Мне как сказали, что с тобой стряслось, у меня все внутри перевернулось. Ну ничего, мы все наше вернем, а им отплатим. Вот увидишь.

Темучжину не нужны были утешения. Он делал то, что должен был сделать. Хотя бы для того, чтобы изменить представление о себе, возникшее в утро нападения меркитов. Он, конечно, не от страха убежал тогда. Он и сам не знал, почему он так поступил. Просто делал, что должен. Просто вскочил на коня, проверил, готова ли мать и младшие братья, и все. Может быть, дело в том, что их бы всех поубивали тогда. Его и братьев, во всяком случае. А плен — это все-таки жизнь. Лучше Борте в плену, чем он в земле. Если бы он не бежал тогда, теперь мать не знала бы, где его могила. Странно, но с этого случая Темучжин понял, что все, что он делает — даже если это кажется ошибкой — это всегда ведет его к цели. Тогда он не знал, к какой.

Так что он не нуждался в утешениях. Но все равно хорошо, что Чжамуха сочувствует ему. Темучжин знал, что Чжамуха никогда не усомнился бы в нем, как братья. Он всегда верил, что Темучжин прав.

Чильгир тосковал, как будто ему предстояло расстаться с Борте. У него были плохие предчувствия.

— Я буду помнить тебя и там. И ты будешь помнить меня, — говорил Чильгир Борте. — Тебе будет тяжело без меня, а я буду скучать по тебе.

Ей казалось, что ему нравится пугать ее. Она не понимала, зачем он говорит так серьезно, как будто сам в это верит.

Борте как-то очень быстро привязалась к Чильгиру. Она сама себе удивлялась. Но этот человек относился к ней так… она почувствовала себя настоящей ханшей. Она легко последовала советам Хоахчин и смирилась с тем, чего нельзя изменить. И хорошо, что нельзя, думала она. Но Хоахчин об этом знать не обязательно. Борте хотела рассказать Чильгиру, что муж бросил ее, оставил врагам. Ей казалось, что ей будет легче, но она не могла об этом говорить, ей было трудно даже начать, она не могла подобрать слова. Ей казалось, что он бы понял ее, пожалел бы ее, и все бы забылось. Чильгир видел, что ее что-то мучает. Чтобы она не вспоминала о плохом, он провел рукой по ее волосам и шепнул: «Теперь все будет хорошо, девочка».

Но все равно продолжал говорить о своей смерти, о том, что она его переживет. И о том, что теперь с ней все, все будет хорошо, ничего плохого уже не случиться. «Как же так? А ты?» — «Нам не дано избежать смерти, девочка, — грустно улыбнулся он. — Тебе придется это пережить. Но потом все будет хорошо, вот увидишь».

Чильгир дал ей странную золотую бляху. На ней едва можно было различить какое-то изображение. «Всмотрись, Борте. Смотри внимательно. Это талисман моего рода. Никто не помнит, когда мы жили там, где были выбиты на камнях такие звери. Никто не помнит, когда мы пришли сюда. Возьми. Теперь он будет охранять тебя».

Как-то Чильгиру приснилось огромное высохшее соленое озеро. Воды в нем не было. Дно было покрыто толстой коркой соли, под которой не осталось ничего живого, ни растений, ни рыб. Дохлые рыбы валялись на берегу. Еще во сне он понял, что это значит. Уже скоро.

О том бое, когда монголы разгромили меркитов, потом сложили легенды. Монголы напали ночью, несколько больших отрядов. Подходя, обернули копыта коням, люди взяли войлок в рот. Меркиты спали. «А вот у нашей старой Хоахчин уши-то получше будут», — усмехнулся Темучжин.

Не все меркиты были застигнуты врасплох. Чильгир услышал, как к поселению подошел большой отряд. Он разбудил Борте и почти вытолкнул ее за порог.

— А ты? — прошептала она.

— Я догоню, беги.

Борте была у соседней юрты, когда монголы напали. Послышались крики, вопли, гиканье. Она вдруг оказалась среди людей, выбежавших из жилищ.

Все бежали, не разбирая дороги, вдоль Селенги, не понимая, что им не спастись. Нападавшие преследовали меркитов и безжалостно убивали их.

Темучжин не хотел еще раз потерять Борте. Он забежал навстречу убегавшим и стал звать ее.

Борте бежала вместе со всеми, постанывая от страха, когда услышала свое имя. Темучжин стоял у нее на пути, она почти натолкнулась на него.

— Борте! — он схватил ее за руку, обнял, и она заплакала, поняв, что произошло.

— Эй! — Темучжин крикнул своим. — Я нашел! Все! Я ухожу! Все, Борте, все, — шепнул он ей, — идем домой, все закончилось.

Только Бельгутай так и не нашел свою мать. Ее отдали в соседнее селение, тамошнему бедному князьку. Местные жители уверяли, что она только что вот была, вот только вышла. Пусть подождет ее, пусть. Она ушла, говорили они, заикаясь, как раз, когда он входил в селение. — И где же она? — спрашивал Бельгутай. — Там, там — пожилая меркитка махала рукой в сторону леса. Там, убежала. Убежала. Мы же люди небогатые. Мы-то люди здесь все простые. Сам видишь, господин, как приходится жить. Твоей матери это недостойно, нет, кто спорит. А она, бедная, так вдруг застеснялась. Как услышала, что ты идешь. Что живет в простоте такой, в бедности. Ты-то знатный хан, услада для матери. А она застеснялась, загоревала — и выпорхнула. — Выпорхнула? — переспросил Бельгутай. — Прыг — и нет ее. Только люди видели, что в лес побежала. Лес-то недалеко у нас. Ты, господин, если гневаешься на нас — гневайся, мы в твоей воле. В твоей власти. Накажи нас, заслужили. Такую ханшу держали в нищем нашем стойбище. Не место ей здесь. Она у нас как солнышко была. Из соседних стойбищ. приходили на нее посмотреть. Вот как. А ты, господин, в лес пошли людей, пока она не ушла далеко. Покричат пусть, глядишь — и найдут. Так далеко-то не убежала еще. Да и что, может, она и не от вас бежала. Может, ей показалось что другое. — Так когда она убежала? — А вот как ты приехал. Как показался твой отряд прекрасный. А как мы увидели твое лицо — грозное, а щеки — что заря — так ее уже здесь и не было.