Ольга Саранина - Посол

Утром приехал шаман. Он прислушался к дыханию мальчика, кивнул своим мыслям, и успокоил Борте. Субетай спал сутки.

Когда Субетай открыл глаза, он увидел шамана. Мальчик смотрел на него, не узнавая.

— Что видел? Где был? — кивнул шаман.

— Где-то… не помню.

— Ну, нет, так нет.

Позже, когда Субетай вышел из юрты, шаман похвалил его. Они пошли в сторону речки, по склону небольшого увала.

— Ты верно поступил. Молодец.

— Я ничего не сделал. У меня… — Субетай запнулся — жутко было до сих пор. — В глазах у меня потемнело, и все.

— Не все. Ты не побоялся предупредить.

— Как я мог не сказать… Я… должен был.

— Поэтому и хвалю. Не побоялся того, чего не знаешь. Не побоялся себе поверить.

— Попробовал бы я не сказать. Я бы умер.

— А если бы отец тебе не поверил?

Субетай резко остановился.

— Нет, нет, он поверил бы, он…

— Тише, тише, уже все. — Шаман взял его за руку. — Он жив, успокойся.

Субетай опять почувствовал комок в горле.

— А на охоте… все живы?

— Все.

Он выдохнул.

— Значит, я ошибся? Но я… мне так было страшно…

Шаман пожал плечами.

— Все живы, потому что твой отец остался дома. — Он нагнулся за каким-то стебельком, сорвал его и протянул Субетаю. — Если бы Хоахчин дала тебе вчера отвар этой травы, ты бы лучше спал. Держи.

— Хорошо бы ты вчера был здесь.

— Незачем.

— Ты бы помог мне объяснить отцу. А то он меня, как маленького, велел напоить горячим и уложить. Что-то спросил у меня, я даже сказать ничего не мог.

— Я бы сделал то же самое. Ты свое исполнил и лишился сил. Тебе надо было только спать.

Субетай вспомнил: горячая голова, тяжелая и пустая одновременно, и сон.

— …Во всяком случае, ты охраняешь свою семью. — Шаман как будто размышлял вслух.

Чингис-хан поговорил с шаманом, прежде чем тот уехал.

— Что это значит, он прорицатель?

— Ты сам знаешь. Ты послушался его и не жалеешь.

— Да. Но он всегда будет предсказывать то, что мне нужно?

— Этого я не могу сказать. Он еще мал. Рановато начинать обучение.

— Ты хочешь сделать из него шамана?

— Это тебе решать, хан, не мне. Но если бы это зависело от меня, я бы не торопился. Может быть, он принесет больше пользы у тебя на службе.

Чингис-хан думал об этом. Если будет на то воля Неба, когда-нибудь Субетай станет его доверенным лицом. Советником или послом. Воинов у монголов много — каждый мужчина. А тех, кто видит будущее? Когда Субетай подрастет, надо будет отправить его вместе с посольством. Для проверки. Чтобы привыкал.

Через два года предчувствие Субетая спасло его семью. Ему было десять.

Мужчин в стойбище не было уже несколько дней. Неожиданно Субетай почувствовал такой сильный страх, что едва нашел силы сказать о нем матери.

…Марево разрасталось. Субетай видел как сквозь туман. Ему мерещилась цепочка всадников на вершине холма. Они были не совсем людьми? И как будто земля дрожала под копытами вражеских коней. Трава, цветы, горы, все кричало об опасности.

Потом все прошло, и сколько Субетай ни вглядывался, он не видел никаких врагов на холме.

Но надо было спасаться. Борте не сразу ему поверила. А Хоахчин даже переспрашивать не стала: кто не верит, пусть вспомнит, как Субетай всегда верно о пропавшем скоте говорит. Она обежала, кого могла, всем рассказала и просила передать дальше, всему кочевью. В ответ Хоахчин слышала только смех.

— Да ну вас, — она махнула рукой, — Сами решайте, как знаете. Только на мне вашей крови не будет. Я вас предупредила.

Татары напали на монгольское кочевье, когда смеркалось. Об этом Субетай узнал нескоро — его семья успела спрятаться в горах. Ночью они видели зарево в стороне кочевья.

Мужчины нашли на месте своего стойбища пепел и обезображенные тела.

Выжил только соседский мальчик, Булган. Он лежал рядом с убитым отцом. Кровь отца забрызгала его, а у самого Булгана ударом сабли была разбита голова. Татары оставили его, решили, что он мертв. Мальчик пролежал в забытьи до ночи, а потом то приходил в себя, то вновь проваливался в темноту.

Хоахчин выходила его. Булган так и считался потом ее внуком. Вся его семья погибла.

Субетаю было пятнадцать лет, когда он узнал о своем настоящем отце. Чингис-хан тогда был в отъезде.

— Твой отец… не Чингис-хан… оставил мне вот это, — сказала Борте, показывая на ладони золотое украшение.

— Что это? — Субетай наклонился и только тогда спохватился: надо было удивиться, что его отец не Чингис-хан.

Борте внимательно посмотрела на него.

Субетай разглядывал искусно сделанную золотую безделушку.

— Такая старая…

— Это амулет его рода. — Борте посмотрела вдаль. — Теперь никого не осталось. Только ты.

Рассказ Борте дал Субетаю только определенность: имя отца, его род, судьба. О том, что Субетай не сын Чингис-хан, думали многие, и не услышать эти мысли было невозможно.

И Борте успокоилась. Она думала, как лучше сказать сыну о Чильгире. Но едва начала говорить, увидела, что Субетай как будто уже все знает.

— Как я хотел бы увидеть его, — вырвалось у него.

Борте зажмурилась изо всех сил, но слезы все-таки потекли по ее щекам. Субетай неловко обнял ее.

— Прости, я не подумал, я не хотел, — растерянно говорил он, а Борте сотрясалась от плача, закрыв лицо руками. Воспоминания вдруг нахлынули на нее. Борте вспомнила, как через несколько дней после возвращения из плена она подумала — а ведь Чильгир был женат до нее. Значит, после смерти он встретился со своей первой женой? А с ней — с ней он уже никогда не встретится. У нее тоже был муж, Темучжин. И после смерти она опять будет прислуживать ему, а не Чильгиру.

Только тогда Борте поняла, что это уже навсегда. Чтобы не завыть, она впилась зубами в рукав.

Но, как и говорил когда-то Чильгир, с того времени у нее действительно все было хорошо. Она научилась жить без него, ей сама жизнь не давала возможности задуматься как следует о своем горе. Родился Субетай, потом Темучжин стал Чингис-ханом, потом родился Джучи, так вся жизнь и пошла, и пошла, как положено — дети рождаются, а старшие тем временем подрастают. Когда Чингис-хан уезжал, Борте не тревожилась: она знала, что убитый по воле Чингис-хана теперь хранит его для нее.

Темучжин благодарил Небо за жену. Он понимал, как ему повезло, что еще в детстве отец обручил его с Борте. Кто бы мог подумать тогда, что так все сложится. Это все воля Неба, это еще одно доказательство избранности Чингис-хана. Ему даже в голову не приходило сравнивать других своих жен с Борте, рядом с которой — смешно сказать, стыдно признаться кому-нибудь! — он чувствовал себя защищенным. И только их дети, его и Борте, были достойны стать его наследниками, продолжать его дело, пользоваться плодами его трудов. Только те, в ком течет их, Чингис-хана и Борте, кровь.