Эйдзи Ёсикава - Честь самурая

— Ваш младший брат, князь Нобухару, и Мори Ёсинари пали смертью храбрых в бою под Удзи. Жестокая битва шла два дня и две ночи и закончилась страшным поражением.

Слезы душили несчастного, и рассказ продолжил другой вассал:

— Асаи, Асакура и их союзники — монахи собрали двадцатитысячное войско, против которого невозможно устоять.

Внешне ничем не выказав смятения, Нобунага ответил:

— Что толку оплакивать покойников, которые навсегда покинули наш мир. Доложите мне о том, как обстоят дела сейчас. Как далеко сумел продвинуться враг? Где проходит линия фронта? Кажется мне, что никто из вас этого не знает. А где Мицухидэ? Если он на передовой, то немедленно отзовите его сюда. Приведите сюда Мицухидэ!

Лес знамен вырос вокруг храма Мии, где разместилась ставка Асаи и Асакуры. Сутки назад на всеобщее обозрение была выставлена отрубленная голова Нобухару, младшего брата князя Нобунаги. Ее, как и головы других достославных воинов клана Ода, военачальники разглядывали долго, одну за другой, пока не наскучило.

— Это достойное возмездие за наше поражение на реке Анэ. Теперь я чувствую себя куда как лучше, — промолвил один.

— А я не успокоюсь, пока здесь не окажется и голова самого Нобунаги, — ответил другой.

Но тут у них за спиной громко рассмеялся третий, а потом заговорил на наречии, выдававшем уроженца севера:

— Можно считать, что она уже здесь. Перед Нобунагой сейчас Хонгандзи и Миёси, а за спиной у него — мы. Куда ему деться? Он как рыба, угодившая в сеть!

Весь день они осматривали отрубленные головы, пока не стало тошно от запаха крови. Ночью в ставку доставили кувшины с сакэ, чтобы еще более поднять боевой дух победителей. Когда все уже порядочно захмелели, разговор зашел о стратегии.

— Следует ли нам занять Киото или лучше крепко держать Оцу, мимо которого ему все равно не пройти, и постепенно сужать пространство, как будто стягивая большую рыбу сетью? — спросил один из сотрапезников.

— Нам непременно нужно войти в столицу, дать бой Нобунаге и уничтожить его на реке Ёдо и в полях Кавати! — откликнулся другой.

— Это не получится.

Стоило одному предложить определенный порядок действий, как другой сразу же опровергал его доводы. Ибо, хотя кланы Асаи и Асакура и объединяла сейчас общая цель, представители каждого стремились доказать свое превосходство в деле высокой военной стратегии. В итоге они так и не смогли прийти к единому мнению.

Пресытившись бесплодными спорами, один из военачальников Асаи вышел на свежий воздух. Взглянув вверх, он пробормотал:

— Что-то небо нынче чересчур раскраснелось.

— Наши воины жгут крестьянские дома по всей местности от Ямасины до Дайго, — пояснил стражник.

— Зачем? Какой смысл выжигать эту местность?

— Не совсем так. Необходимо устрашить врага, — вмешался в разговор другой военачальник Асакуры, который и отдал соответствующий приказ. — Гарнизон Киото под командованием Акэти Мицухидэ полон решимости стоять насмерть. Что ж, и нам надо показать, что мы шутить не собираемся.

Начало светать. Оцу стоял на слиянии всех важнейших дорог, ведущих в столицу, но сейчас здесь не было видно ни одного путника и ни единой повозки. Внезапно промчался всадник, за ним, на некотором расстоянии, еще двое или трое. Это были гонцы с поля боя, и мчались они со стороны Киото к храму Мии так, словно за ними гналась сама смерть.

— Нобунага уже в Кэагэ. Войско Акэти Мицухидэ сражается на передовой линии и сметает все на своем пути.

Полководцы не поверили собственным ушам.

— Наверняка самого Нобунаги там нет! Он никак не мог поспеть туда из Нанивы с такой скоростью.

— Мы уже потеряли двести или триста воинов под Ямасиной. Враг наступает, и Нобунага, как всегда, руководит лично. Он примчался стремительно, как крылатый демон или бог, и поспел точно вовремя куда ему было надо!

Асаи Нагамаса и Асакура Кагэтакэ побледнели. Особенно скверно пришлось Нагамасе: Нобунага приходился его жене родным братом и всегда держался с ним весьма дружественно и доброжелательно. Тем сильнее сейчас должен был оказаться его гнев.

— Отступаем! Назад, на гору Хиэй! — прорычал Нагамаса.

Асакура Кагэтакэ был испуган ненамного меньше.

— Назад, на гору Хиэй! — согласился он. И тут же принялся отдавать приказы: — Поджигать все крестьянские усадьбы по дороге! Нет! Подождать, пока не пройдет авангард, а потом поджигать! Жечь все подряд!

Жаркий ветер опалил чело Нобунаги. Искры падали на гриву коня и седло. От Ямасины до Оцу пылали крестьянские усадьбы, в воздухе носились огненные вихри, но ничто не могло сейчас сбить Нобунагу с избранного пути. Он сам был подобен пламенеющему факелу, а войско его казалось морем огня.

— Нынешнее сражение мы посвятим памяти князя Нобухару.

Такова была реакция соратников Нобунаги.

— Неужели они надеются на то, что мы не отомстим за наших павших товарищей?

Но когда их войска достигли, наконец, храма Мии, там уже не было ни единого вражеского воина. Неприятель в большой спешке скрылся на горе Хиэй.

Оглядев горы, воины Оды увидели, что огромное вражеское войско, насчитывающее двадцать тысяч воинов и несметное множество монахов-воинов, расположилось на холмах до Судзугаминэ, Аоямадакэ и Цубогасадани. Бесчисленные знамена, реявшие на вершинах, казалось, гласили: «Мы не собираемся спасаться бегством». Диспозиция предстоящего сражения стала совершенно ясна.

Поглядев на суровые горы, Нобунага подумал: «Вот здесь все и решится. Не гора мой враг, мой враг — привилегии, издавна дарованные горе». Так понимал Нобунага свою миссию. Исстари, от одного царствования к другому, особые привилегии, дарованные по традиции обитателям гор, приносили великий вред и правителям, и населению страны. Неужели и впрямь здесь, в горах, присутствие Будды столь сильно, чтобы оправдать это?

Когда учение Тэндай проникло в Японию из Китая, преподобный Дэнгё, основавший первый храм секты на горе Хиэй, провозгласил:

— Да одарит милосердный Будда сваи сии светом божественного покровительства.

Неужели и впрямь свет Учения столь ярко сиял на этой священной вершине, чтобы здешним монахам было дозволено навязывать свои требования самому императору в Киото? Потому ли могли они диктовать волю правительству и добиваться особых прав? Потому ли дозволено было им вступать в союзы с воинственными князьками, плести интриги с мирянами и ввергать в беспорядок страну? Так ли ярко сиял здесь свет Учения Будды, чтобы защищать его при оружии и в доспехах, превратив гору в склад копий, мушкетов и боевых знамен?

Глаза Нобунаги затуманились от гнева. Он понимал, все это — святотатство. Гора Хиэй была призвана стать цитаделью, способной защитить всю страну, — вот почему ее обитателям даровали особые привилегии. Но выполняла ли она сейчас роль, изначально ей предназначенную? Главный храм, семь пагод, монастыри на восточном и западном склонах превратились в обители бесов войны в монашеском одеянии.