Эйдзи Ёсикава - Честь самурая

Услышав о приготовлениях сёгуна, Нобунага только расхохотался. Он тут же изменил маршрут своего войска и повел его на столицу, а для начала всего за один день взял Осаку. Это повергло в неописуемый ужас монахов-воинов из Хонгандзи. Внезапно оказавшись лицом к лицу с войском Нобунаги, они растерялись. Но Нобунага намеревался не сражаться с ними, а всего лишь развернуть свои боевые порядки.

— Расправиться с ними мы можем в любую минуту, как только этого пожелаем, — сказал он.

Меньше всего Нобунаге хотелось сейчас растрачивать мощь войска в ненужных стычках. Он по-прежнему продолжал посылать гонцов в Киото с требованием ответа на свой меморандум, который больше и больше походил на ультиматум. Но Ёсиаки относился к требованиям Нобунаги все так же высокомерно: он, дескать, сёгун, и не нуждается в соображениях провинциального князя по поводу того, как улучшить управление страной.

Два из семнадцати пунктов меморандума содержали особенно тяжелые обвинения в адрес Ёсиаки. В первом из них он обвинялся в измене императору, а во втором — в неподобающем поведении. Сёгун, призванный поддерживать порядок и мир в империи, на деле подстрекал провинции к мятежу.

— Все это бесполезно. Так его ни к чему не принудишь. Все эти послания и гонцы — он просто не обращает на них никакого внимания, — сказал Нобунаге Араки Мурасигэ.

Хосокава Фудзитака, также принявший участие в походе Нобунаги, добавил:

— Мне кажется, сёгун не прозреет никогда. Его надо не переубедить, а низвергнуть.

В ответ Нобунага кивнул. Это было ясно и ему самому. Но на сей раз он решил обойтись без чрезмерной жестокости, проявленной при взятии горы Хиэй; во-первых, в этом не было необходимости, а во-вторых, истинный полководец никогда не применяет одну и ту же тактику дважды.

— Идем на Киото! — провозгласил Нобунага на четвертый день четвертого месяца.

Но целью этого похода была не война, а демонстрация мощи княжеской армии.

— Поглядите-ка! Он сворачивает лагерь. Его опять, как и в прошлый раз, тревожит положение дел в Гифу! И опять, как и в прошлый раз, он прекратит наступление и уберется восвояси! — убеждая и себя, и других, воскликнул Ёсиаки.

Но по мере того как приходили дальнейшие донесения, румянец на его щеках бледнел и в конце концов сменился смертельной белизной. Ибо зря он радовался тому, что войско Оды прошло мимо Киото, — Нобунага уже развернулся и шел на столицу по дороге из Осаки. И вот уже без единого выстрела и боевого клича воины Нобунаги окружили резиденцию Ёсиаки. Произошло все быстро и тихо, как на учениях, а не при настоящих боевых действиях.

— Мы находимся в непосредственной близости от императорского дворца, и надо вести себя осторожно, чтобы не нанести оскорбления его императорскому величеству. Достаточно лишь покарать этого недостойного сёгуна за его злодеяния, — распорядился Нобунага.

Не слышалось ни единого выстрела, никто не натягивал и тетиву лука. Это выглядело неправдоподобно — и вместе с тем куда страшнее, чем мгновенный штурм здания.

— Ямато, что же нам теперь делать? И что, по-твоему, намеревается Нобунага сделать со мной? — спросил Ёсиаки у своего старшего советника, Мибути Ямато.

— Ему удалось застигнуть вас врасплох. Неужели вы до сих пор не понимаете, что у Нобунаги на уме? Совершенно ясно, что он собирается напасть на вас.

— Но… я ведь сёгун!

— Сейчас смутное время. Чем поможет вам этот титул? Мне представляется, что вам необходимо принять решение. Одно из двух: или вы вступаете в схватку, или просите мира.

Советник произнес это со слезами на глазах. Как и Хосокава Фудзитака, Мибути в свое время делил с сёгуном тяготы изгнания. «Я остаюсь подле него не для того, чтобы стяжать славу или исполнить долг чести, — сказал однажды Мибути Ямато. — И уж подавно не для самосохранения. Я прекрасно вижу, что нас всех ожидает. Но, сам не знаю почему, я просто не в силах оставить этого злосчастного сёгуна».

Конечно, он понимал, что Ёсиаки недостоин поддержки. Он понимал, что мир претерпевает перемены, но все же решил до конца оставаться во дворце Нидзё. Ему уже минуло пятьдесят, и как военачальник он давно прошел пору расцвета.

— Просить мира? С какой стати я, сёгун, должен просить мира у какого-то Нобунаги?

— Титул сёгуна настолько вскружил вам голову, что вы спешите в пропасть, сами того не замечая.

— А разве мы не сможем одержать над ним победу в бою?

— Едва ли. Во всяком случае, смешно рассчитывать на победу, запершись в этом дворце.

— Объясни тогда, почему ты и прочие военачальники расхаживаете по дворцу в боевых доспехах?

— Нам кажется, что в конце концов нас ожидает прекрасная смерть. Пусть положение безнадежно и сопротивление бессмысленно, но наша борьба поставит последнюю точку в истории сёгуната, насчитывающей уже четырнадцать поколений. В этом состоит самурайский долг. Но все наше сопротивление — не более чем цветы на вашу могилу.

— Погоди тогда! Не вступай в бой! Погоди!

Ёсиаки исчез в глубине дворца. Он поспешил посоветоваться с Хино и Такаокой — двумя придворными, с которыми поддерживал самую тесную дружбу. Ближе к вечеру Хино тайно послал из дворца вестника. В ответ во дворец в качестве представителя Оды прибыл наместник Киото, а вечером появился и Ода Нобухиро, облеченный соответствующими полномочиями от самого Нобунаги.

— Отныне я обязуюсь следовать всем пунктам меморандума, — сказал посланцу Ёсиаки.

Вынуждаемый обстоятельствами, Ёсиаки произносил сейчас вовсе не то, что думал. Ему пришлось униженно просить мира. Нобунага отозвал войско и мирно вернулся в Гифу.

Ровно сто дней спустя войско Нобунаги вновь окружило дворец Нидзё. Произошло это, разумеется, из-за вероломства Ёсиаки, который и не думал выполнять своих обещаний.

Проливные дожди тяжело стучали в высокую крышу храма Мёкаку в Нидзё на протяжении всего седьмого месяца. Здесь, в храме, Нобунага расположил свою ставку. Сильный порывистый ветер и ливень застигли и его флот, пересекший озеро Бива. Но решимость, владевшая воинами Оды, становилась только тверже. Промокшие под дождем, тонущие в грязи воины окружили дворец сёгуна и заняли боевые позиции, ожидая только сигнала к штурму.

Никто не знал, казнят ли Ёсиаки или заточат в темницу, но его судьба теперь всецело зависела от клана Ода. Воины Нобунаги испытывали такое чувство, будто заглядывают в клетку с редкостно благородным и яростным зверем, которого предстоит умертвить.

Нобунага беседовал с Хидэёси, и слова их разносились по ветру.

— Как вы намерены поступить? — спросил Хидэёси.

— На этот раз у меня нет выбора, — ответил Нобунага. — Я просто не имею права спустить ему с рук и это.