Эйдзи Ёсикава - Честь самурая

Ёмода Масатака поднял взгляд на небо и призвал собравшихся душой и мыслями подготовиться к тому, что им предстояло.

— Скоро настанет час Петуха. Расстояние до столицы составляет всего пять ри. Срезая путь, мы сможем прибыть в храм Хонно к рассвету. И если мы управимся в храме Хонно до часа Дракона, а вслед за этим разрушим храм Мёкаку, дело будет закончено уже к завтраку.

Он говорил, обращаясь к Мицухидэ и к Мицухару, полностью уверенный в собственной правоте. Разумеется, его слова не были ни советом, ни рекомендацией. Он попросту давал понять военачальникам, что страна у них уже, считай, в руках и что им следует воодушевиться перед решающей схваткой.

Была вторая половина часа Петуха. В тени гор дорога казалась уже совсем темной. Воины при оружии и в доспехах, построившись рядами, прошли деревню Одзи и поднялись на холм Оиносака. Ночное небо сияло звездами, а лежащая внизу столица казалась его отражением.

Красноватые лучи заходящего солнца падали в пустой ров, опоясывающий храм Хонно. Был первый день шестого месяца. Солнце весь день безжалостно палило над столицей, и сейчас даже в сравнительно глубоком рву лишь кое-где оставались влажные пятна стремительно высыхающей глины.

Крытые черепицей глинобитные стены тянулись более чем на сто кэнов с запада на восток и на двести — с севера на юг. Ров был шириной в двенадцать сяку и глубже, чем обычно бывают рвы вокруг храмов. Из-за стены снаружи были видны крыши главного храма и примерно десятка построек, и только. А с чуть большего расстояния можно было видеть знаменитую медоносную акацию, росшую в углу ограды. Она была так высока и пышна, что ее прозвали Лесом Хонно, а еще называли Медовой Рощей.

Дерево было знаменито и тем, что росло возле пагоды Восточного храма. Когда лучи послеполуденного солнца касались его макушки, с него взмывало в небо бесчисленное множество ворон. И какими бы изысканными и утонченными манерами ни отличались жители Киото, с тремя вещами им пришлось смириться: с бродячими собаками по ночам, с коровьим навозом на улицах по утрам и с воронами после полудня.

На обнесенных стеной храмовых угодьях оставалось еще много свободного места. Немало трудов предстояло приложить, чтобы завершить восстановление двадцати или около того зданий, уничтоженных пожаром в ходе смуты, не пощадившей и столицу. Если от главных ворот храма пойти в сторону Четвертой улицы, то можно было увидеть в непосредственной близости от храма дворец наместника Киото, за ним — самурайский квартал, а далее — улицы с домами состоятельных граждан. В северной же части города со времен сёгуната сохранились островки трущоб, а одна узкая улочка всем своим видом по-прежнему вполне оправдывала свое старинное название — именовалась она Ужасной.

Детвора высыпала из жалких лачуг на улицу. С сопливыми носами, со ссадинами и сыпью на руках и ногах дети разлетелись по городу, как гигантские насекомые на тощих крыльях.

— Идут миссионеры! — кричали дети.

— Священники из храма Намбан! И у них здоровенная птичья клетка! — ликовали они.

Трое миссионеров, услышав детские возгласы, рассмеялись и замедлили шаг, словно давая друзьям возможность нагнать себя.

Храм Намбан, известный в городе как «Миссионерская церковь», был расположен неподалеку, на Четвертой улице. С утра местные жители слышали пение монахов из храма Хонно, а по вечерам кварталы лачуг оглашались колокольным звоном из церкви. Ворота храма Хонно были весьма внушительны, и тамошние монахи расхаживали по улицам с высокомерным видом; миссионеры же не чинились, и местный люд приветствовал их с большой радостью. Увидев ребенка с шишкой или с болячкой на голове, миссионер останавливался и объяснял мальчику, как помочь горю; если кто-нибудь из жителей округи заболевал, священники спешили его навестить. Известно, что никому не следует встревать в спор между мужем и женой, но миссионеры пренебрегали и этим правилом — и сплошь и рядом весьма успешно. Поэтому все считали их людьми добрыми и отзывчивыми.

— Они и впрямь заботятся о народе, — говорили люди. — И как знать, может быть, их и вправду послали боги.

Постепенно уважительное и даже восторженное отношение к миссионерам становилось повсеместным. Они на деле помогали бедным, больным и бездомным. Церковь устроила даже нечто вроде больницы для бедных и приюта для престарелых. И вдобавок ко всему миссионеры любили детей.

Но, встречаясь на улице с буддийскими монахами, те же самые миссионеры отнюдь не проявляли кротости и долготерпения, присущих им в обращении с детьми. Они обменивались такими взглядами, словно были заклятыми врагами. Поэтому миссионеры предпочитали кружной путь по Ужасной улице, лишь бы не проходить мимо храма Хонно. Но сегодня, как, впрочем, и вчера, им волей-неволей пришлось посетить вражеское логово, потому что его избрал своей временной резиденцией князь Нобунага. А это означало, что по соседству с ними поселился самый могущественный человек во всей Японии.

Неся в золоченой клетке редкую тропическую птицу, а также коробку с изысканными кушаньями, приготовленными привезенным из Европы поваром, трое миссионеров сейчас поспешали в храм с подарками для Нобунаги.

— Миссионеры! Эй, вы, миссионеры!

— Что это за птица? Как она называется?

— А что у вас в коробке?

— Пирог, верно? Угостили бы лучше нас!

— Угостите нас!

Дети с Ужасной улицы преградили священникам дорогу. Троих миссионеров это, однако же, ничуть не рассердило. Улыбаясь детям и отвечая им на ломаном японском, священники попытались продолжить путь.

— Это для князя Нобунаги. Не будьте такими сорванцами. Мы угостим вас пирогами, когда вы придете к нам в церковь. И матерей с собой приведите, — сказал один из священников.

Дети понурившись плелись за священниками, другая же ватага, наоборот, возглавляла шествие. В возникшей суматохе один из мальчишек очутился на краю рва и нечаянно свалился туда. Раздался всплеск, словно прыгнула в воду лягушка. Ров был пуст, так что утонуть мальчик никак не мог. Но на дне сохранилась вода, превратившаяся в болото. Мальчик забарахтался, не в силах выбраться наружу. Стены рва были облицованы камнем, так что и взрослый выкарабкался бы оттуда не без труда. Да так порою и бывало: какой-нибудь несчастный пьяница, случалось, падал в ров и, если там оказывалось много дождевой воды, нередко тонул.

Поэтому кто-то сразу же известил родителей мальчика. Зеваки со всей Ужасной улицы сбежались ко рву, сюда же примчались, даже не обувшись, отец и мать сорванца. Какое несчастье! Но к тому моменту, когда подоспели родители, мальчик уже был вне опасности. Выглядел он как цветок лотоса, извлеченный из речной тины, и все еще всхлипывал.