Михаил Садовяну - Братья Ждер

— Меня и в самом деле так зовут, я Солиман-кади, — подтвердил судья, и в тот же момент веницейский золотой куда-то исчез на глазах Искандер-чауша. — Все на земле преходяще, — изрек кади, — лишь образ господа бога будет пребывать в величии и славе!

Произнося этот святой стих из Корана, он склонил свой посох и сказал:

— Долой с глаз моих! Гяуры могут уйти. — И тут же добавил, повернувшись к чаушу: — А правоверным арап Али принесет еще кофе. Таатлы! Каймаклы!

И вот Исакча и Дунай остались позади, конюший Ждер и Ботезату ехали всю ночь, не устраивая больше привалов, а на следующий день делали краткие передышки только у родников. Спешившись на несколько минут, они задавали коням корму, сами же лишь утоляли жажду и потуже затягивали пояс.

Татарин по давним своим привычкам охотно свернул бы на окольные тропинки. Однако Ждер воспротивился этому и пристально следил, что делается на большом шляхе, ведущем к вратам Турецкой империи. По шляху тащились груженые подводы и шли воинские отряды, мчались гонцы, которым все уступали дорогу; попадались христиане, направлявшиеся по гужевой повинности с обозами к дунайским крепостям; двигались этим шляхом пешеходы в Румелию, гнали по нему и полонян в рабство.

Потому Ждер и решил, что лучшего пути для него не может быть. Впереди ехал Ботезату, чтобы окликать или отвечать на языке османов, а Ждер следовал за ним. Они не переговаривались и не подавали друг другу знаков при встречах с людьми. И останавливались они теперь на самых бойких постоялых дворах. В сутолоке и многолюдье тебя не замечают, если ты ничем не выделяешься — ни своим поведением, ни одеждой; занятые разговором собеседники не слушают тебя, разве только ты вдруг взберешься на забор и будешь выкрикивать непотребные слова.

Все, что произошло на Дунае, Ждер таил в себе, как в могиле, хранил до времени, когда можно будет поведать об этом своим родным. Любопытно им будет слушать его рассказы в зимний вечер. В печке трещат дрова и пылает огонь, матушка слушает, радуется и хлопает в ладоши, а старый конюший молчит, и лишь глаза у него блестят. Тут же у стола стоит Марушка и не спускает с него глаз. Сверкают сережки в ушах Кандакии, а Кристя, развалившись в широком кресле, пыхтит и дожидается своей очереди, чтобы поведать что-нибудь еще более невероятное, чем все приключения Ионуца.

«Прежде всего старайся оставаться незаметным… — наставлял племянника в вечерний час архимандрит Амфилохие. — Надо смело и уверенно идти вперед, не опасаясь людей. Если станешь робеть — вызовешь подозрения и тебя схватят, а если будешь идти твердой поступью — тебя пропустят».

Добрые наставления. Ждер старался следовать им. Разум подсказывал ему, что лучших наставлений не может быть.

У него укреплялась вера в себя, появлялись новые силы, они расцветали в нем подобно цветам, и все же иной раз откуда-то из глубокого омута вылезал шалый бесенок. То были остатки ребяческого безрассудства, и Ждер решил про себя отбросить его, как головастик, вырастая, расстается со своим хвостом.

Однажды он разыскивал постоялый двор на окраине города, который назывался Софией. Нигде не было места, все караван-сараи для христианских купцов были забиты людьми, лошадьми, подводами. Была пятница, в мечетях служба кончилась; муэдзины дважды прокричали с минаретов, призывая правоверных совершить намаз, и те, преклонив на коврик колени, омыли в пыли свои лбы и кончики пальцев; греческие и армянские купцы могли теперь свободно отправиться в дорогу, освободив комнаты на постоялых дворах. Именно в такой час Ждер и Ботезату надеялись найти пристанище для своих коней. Человеку всегда легче, чем скотине. Он пристраивается где-нибудь под сводами караван-сарая, садится среди других на циновку и смотрит, как харчевник крутит над жаровней вертел с бараньим жарким, какого не найдешь на всем белом свете. Название у него некрасивое — «кебаб», но вкус такой, что язык проглотишь. Подобного яства нет у нас в Молдове. Целый барашек нарезан кусками и нанизан на вертел: красные угли пышут на него жаром, а корчмарь помахивает на сочную нежную тушку веничком, обмакнув его в жир и чесночный соус. Когда кебаб подрумянится, алчущий протягивает свою миску корчмарю, и тот большущим ножом, острым, как бритва, отрезает поджаренные кусочки с одной стороны и с другой, а ту часть, которая еще не зажарилась, вновь окропит подливкой, и вертел, укрепленный на шкивах, продолжает крутиться. Ты как начнешь есть, все позабудешь, даже своих родителей.

Только подумав об этом и представив себе такую картину, конюший Ждер почувствовал, как он голоден. В то утро он ничего, кроме воды, не брал в рот. У татарина тоже вытянулось от голода лицо.

— Давай, Ботезату, поищем постоялый двор, — сказал Ждер.

Но, произнеся эти слова, он вдруг остановился. На большую площадь стекались на халку [65] Xалка — восточная игра, заключающаяся в том, чтобы на полном скаку забросить копье в железное кольцо. всадники. В стороне толпилось множество народу. Мужчины, женщины, дети забирались на плетни, на крыши домов, чтобы лучше все видеть. В центре, на лужайке, остановился Храна-бек, — так из уст в уста передавали его имя; он осадил своего коня, сбруя которого украшена была серебром и кораллами. Подняв бороду, он горделиво осматривался, а вокруг него теснились чиновники и служители, находившиеся в его подчинении. Через свободный проход въезжали на площадь татарские конники и турецкие спагии из Анатолии, в ярких одеждах, с цепочками на шее и в меховых шапках с перьями. Это были отборные воины Оттоманской империи, коим дозволялось надевать в такие дни праздничную одежду, добытые в боях драгоценности и оружие побежденных и зарубленных.

Они прибывали так поспешно и в такой суматохе, что Ждера подхватило как волной и понесло вместе со всеми. Его гнедому пришлось сделать несколько скачков, чтобы выбраться из давки, а потом он спокойно зашагал среди других коней. Ботезату со своим конем остался в стороне, Ионуц потерял его из виду.

Так Ждер и двигался среди всадников и воинов, пока не очутился близ Храна-бека. Тут выступил вперед один из пеших глашатаев и выкрикнул приказ:

— Всадникам спешиться! Сомкнуть ряды, оттеснить толпу! Образовать на середине площади круг, чтобы он был свободен для халки! Все должны спешиться, кроме самого Храна-бека и начальников янычарских полков, надсмотрщиков и чаушей, которые окружают Храна-бека. А прежде чем начнется халка, сиятельный Храна-бек желает посмотреть греческую борьбу. Для этого привели евнуха по имени Узун, известного борца, который готов трижды помериться силами с тремя борцами.

Прокричав эти приказы, глашатай отступил назад, и трубач, стоявший за всадниками, окружавшими Храна-бека, затрубил в рог.