Михаил Садовяну - Братья Ждер

Тогда Ждер достал огниво. Ударив стальным кресалом о кремень, он высек искру на трут и с его помощью запалил серную палочку. Затем стеблем травы привязал загоревшуюся палочку к стреле и незаметно послал в снопы голубоватый огонек, подобный летающему светлячку. То же самое проделал он и со второй палочкой. Потом стал ждать, пока снопы загорятся.

— Это дело, друг Ионуц, куда вернее в сухое время, — заметил, усмехнувшись и скрежеща от ярости зубами, «самый смиренный медельничер». Если и в третий раз не загорятся снопы, то воры осилят нас. Дай-ка мне эти серные палочки — у меня оружие получше лука. Да и пришла мне пора рассчитаться за мою вину перед нашим господином.

Думитру Кривэц хладнокровно зажал в левой руке связку горящих палочек, затем скинул кушму и, перекрестившись, поднял правой рукой саблю. Потом кинулся бегом к возу и глубоко засунул в солому язычки огня.

Почуяв легкое сотрясение воза, разбойники выскочили из-за своего прикрытия и увидели врага. Сабли их засверкали, Когда над возом взметнулось пламя, они завыли от злобы. Они ринулись на медельничера, он защищался, отступая шаг за шагом. Разбойников настигали меткие стрелы Ионуца и лучников. Огонь разрастался вверх и в стороны, подобный громадному венцу. Нападавшие торопливо отступили от воза, за которым укрывались. «Самый смиренный из медельничеров», смертельно раненный, остался лежать у пожарища. Некоторое время огонь, метавший во все стороны буйные языки пламени, стоял непроходимым препятствием на пути врагов.

На востоке заалела полоска рассвета.

Купцы, заночевавшие однажды в харчевне Иохана Рыжего в Сучаве на улице оружейников, были людьми покладистыми и мирными. По первому требованию властей они предъявили грамоты за подписью его милости Августа Хроницкого, львовского головы, и Фауста Попина, купеческого старшины того же города, ведавшего иноземной торговлей. Помимо грамот, они предъявляли и добрые злотые, приятно звеневшие на прилавках корчмарей. И с удовольствием отведывали местные кушанья, и особенно вина.

Правда, вид у них был не совсем обычный. Львовские купцы славились дородством, могучей статью. А эти были легки, подвижны и ехали верхами, что тоже было достойно удивления. Кони их не походили на тех дорогих скакунов, что покупают для княжеских конюшен. То были выносливые, быстроногие и норовистые лошадки, не подпускавшие к себе чужих. «Казацкие кони — объясняли, смеясь, купцы, — ни голода, ни усталости не ведают. Самые подходящие для наших дел».

Одни из купцов хорошо изъяснялся по-молдавски. Был он уроженцем Молдовы, о чем свидетельствовало и его имя. Звали его Тома луй Богат. В детстве отец увез его в чужую сторону. Того, кто казался главным, звали Григорием Погонатом. И борода у него была под стать греческому имени: черная, окладистая. По-молдавски говорил он сносно. Третий был нем, то есть немец, как принято у русских называть тех, кто слова не может вымолвить на понятном человеческом языке. Правда, шепотом он весьма ловко изъяснялся на чуждом наречии. Имя ему было Матиаш Крошка. Возможно, он и впрямь был немцем, только ничем не отличался от остальных: тоже ехал верхом, охотно пил вино и носил оружие. Купцы везли с собой большие деньги для покупки товаров, оттого и были при оружии и ловко владели им.

Выехав из Сучавы, они сделали первый привал и заночевали на спэтэрештском постоялом дворе над Молдовой- рекой. Наутро без спешки отправились дальше, подробно расспросив сперва корчмаря о нужном им товаре. Тогда-то и выяснилось, что промышляют они воском. И нужен им особый воск, который водится только в Молдове, преимущественно в долине Серета. Хозяин корчмы и слыхом не слыхал о подобном воске, что вызвало и смех и удивление купцов. Хлопнув корчмаря по спине, они заверили его, что веницейцы, на другом конце земли, у самого моря, т то знают об этом воске, а вот сами молдаване о нем не ведают. У этого воска зеленоватый цвет и необычайный аромат; веницейские вельможи гордятся, что в их дворцах горят свечи из молдавского воска. Во дворце дожей в зале большого сенатского совета полагается гореть только таким свечам. Они очень дороги, в двадцать раз дороже обычных. Зеленый воск и не употребляют в чистом виде — это обошлось бы слишком дорого, — а смешивают с обычным. Да и для здоровья вредно его жечь в чистом виде: он благоухает так сильно, что у людей начинает болеть голова. Но товар ценный: вот почему, объясняли иноземцы удивленному корчмарю, они его ищут и держат теперь путь в Серетскую долину к пасекам, которые известны львовским купцам.

— Дивные дела творятся на свете! — молвил корчмарь служителям княжеского яма, благосклонно глядя вслед чужеземцам.

Второй привал купцы сделали на другом постоялом дворе, за усадьбой казначея Кристи, недалеко от того места, где дорога поворачивает влево, устремляясь лесами к Серетской пойме. Недалеко от этого постоялого двора, который к тому времени стали именовать «казначейским», протекала Молдова. На другой стороне виднелись тимишские угодья с конским заводом господаря Штефана. За тимишскими пажитями тянулась волнообразная гряда пологих лесистых холмов.

В этом месте львовские купцы встретились со своими сборщиками воска, приехавшими четыре недели тому назад. Их тоже было трое. Но лишь двое из них без устали ходили по пасекам и скупали воск. На ильин день, когда пасечники выбраковывают слабых маток и подрезают соты, устанавливаются и цены на воск. Вот в эту-то пору сборщики ходили по пасекам, требуя самого ярого воска и доставая из кожаных поясов новенькие злотые. Но они только показывали их, советуя пасечникам еще раз перетопить воск, продержать его девять дней в чистом источнике и выбелить на солнце, чтобы выступила вся его красота.

Третий служитель, видом тщедушный, торговлей не занимался; скорее всего был приставлен присматривать за остальными. То был полуседой одноглазый мужчина. Правый глаз его был прикрыт пластырем. Левый, тоже увечный, беспрестанно слезился. Неведомыми путями узнал этот русин, что над Тимишем, в березняке бьет из скалы родник ржавой воды, целительной для его недуга. Он ходил к этому роднику почти каждый день и уверял, что больной глаз стал проясняться и меньше слезился.

— Слава Христу и пресвятой богоматери, — кланялся дед Илья Алапин, поглядывая на трех прибывших товарищей и на собравшихся в харчевне поселян. — Тут я нашел исцеление от моего недуга. Авось доведется видеть божий свет до конца дней моих.

Сборщики воска почтительно поклонились трем прибывшим купцам и остались стоять, покуда Григорий Погонят не повел им сесть и протянуть обожженные солнцем ручищи к кружкам с вином.