Евгения Демина - Хозяйка мельницы

— Мы с миром вообще-то, Светозар Ростиславич. Уйми своего младшего.

Светан цыкнул на брата. Тот не отступил.

— Он тебя откуда знает?

— Не помнишь меня? — Аскольд снял шлем.

— Я сам тебя еле узнал. А ты от них что-то хочешь. Ты-то их узнаёшь?

— Отчего же нет? Вон Братислав. Вон Святополк. А Владко что?

Четвертый всадник угрюмо ссутулился и смотрел на поводья.

— Да разбудили невовремя. Случайно. Не весь, видать, воротился. Ничего, дома доспит. Пожалуйте, гости.

— Ты скажи, ты отцу брат названый?

— Да.

— Нам, значит, дядя…

— Ну положим.

— Так присоветуй, дядя, как нам сестреницу замуж сбыть?

Аскольд только плечами пожал.

— Что тут думать? Сосватали — и всё.

— Сватали. Не пошла. Говорит, хочу быть братниной сестрой, не мужниной женой…

Игреневый Аскольдов и гнедой Светанов разве что стременами искры не высекали. Древлянин ехал внаклонку — поближе к конунгу. Хильдико думала: свалится или нет. Она снова шла сзади: брат её с седла согнал. Аскольд как-то сник. Про Рогнеду услышал. Хильдико её не знала, только помнила: брат к ней сватался, но ничего не вышло. Когда спросили почему, завоеватель, которому восемь племён по Даугаве платили дань, мялся и бормотал что-то несуразное. Хильдико от него ничего не добилась, только узнала, что невеста теперь — младшая сестра Рогнеды. В ту пору ей было всего тринадцать, и уговорились подождать до семнадцати. Четыре года прошли, и брат прибыл за обещанным.

— Конечно, тут она хозяйка. Хотела одна батьку на себе женить, так пригрозила всех детей передушить. Так и живёт полюбовницей. Хороша, знаешь. Грива бурая, яркая, так и кольцами… А сама-то белая, вздохнёт — как опара колыхнётся…

— Твоя-то как?

— Моя? Моя три раза скидывала. Мы уж бережём её всяко. Доносила бы, что ли. Двадцать третий год, а дитяти не прижил. Обидно знаешь как.

Аскольд знал. Они были ровесники.

— Другую не возьмёшь?

— Жалко. Она хорошая. Тихая.

Светозара женили в шестнадцать лет, и про жену он говорил всякий раз разное. То плевался, то жалел. Седьмую зиму вместе, а всё не притерпится. Седьмую зиму… Может, уж надоела?

— Ты-то как живёшь?

— Да так… Поморян в войско взял. Ятвяга даже.

— Не боишься?

— Нет. Надёжные. И сюда взял. Вон те, с орехами, видишь? Обожжённый — летголец, рядом — ятвяг. Ещё те двое — тоже с Даугавы.

— Это Двина-то по-нашему?

Перед Хильдико то сшибались, то расходились белесый и чёрный хвосты. Справа от девушки ехал молчаливый Владко и как будто спал с открытыми глазами. Хильдико подмигнула. Так. Чтобы развеселить.

— А свои что, не идут?

— Откупаются. Ну и пусть. Тетиву не натянут — где это видано?!

— То есть как?

— А так. У меня сестра её — одной левой, а эти…

— Сестру всё с собой возишь?

— Пока не выдам.

— Что, как наша?

— Нет, она мужчин не чурается, — на всякий случай глянул назад. — Но уж больно тяжело с ней, не всякий выдержит.

— Дела… Да они вообще сейчас измельчали. Знаешь, как теперь в возраст входят? Не знаешь?

— Ну как?

— Боронят.

— Что?

— Вот и я тоже: что? Ну скотина-то посвятится. А парень? И чего они умеют после этого…

— Ну твои-то не так?

— Да батька сам скорей под борону ляжет. Он через это с матерью ругался… Она всё «не дам», «не дам» — чего боялась?

Остальные княжичи в разговор не мешались: при старшем брате слова не вставишь. Братислав-Булгарин чуть отстал и поравнялся с Ингваром. Святча пристроился рядом. Варяг оказался вполне себе дружелюбным и по-славянски понимал, хоть в их землях впервые.

Княжий терем стоял на окраине, почти не видный за частоколом. Только причелины [20] Причелины — резные доски на скатах крыши на челе, то есть фасаде дома. цвели резьбой поверх черепов. С крыши самой высокой клети смотрела конская голова.

Княжеские сыновья поколотились в ворота. Долго ждали. Наконец грохнул засов, трёхпалые скобы размахнулись, обнимая тёкшую в зев толпу. Щёлкнул затвор: зверь заглотил свой хвост. И накрылся крылом-засовом.

Братья спешивались. Викинги остановились. Терем стоял на сваях: река близко, места болотистые, да и не пристало князьям пыль утаптывать. Крыльцо было ступенях о семи — обточенных и отглаженных обувью и без обуви. Прищурилось оконце, встопорщились наличники и полотенца. [21] Полотенце — доска, закрывающая стык причелин. Из-под бока выглядывали конюшни и овин. Со всех сторон набежала челядь — встречать. Последним вышел князь.

Сухой, поджарый, тёмный с лица. Сыновья были все в него.

Стремглав по ступеням, точно к земле пристилаясь, украдчивым волчьим ходом. Обнял побратима, дивился подарку.

— Вишь ты, лёгкий какой. Да в полной сбруе… Угодил, Аскольдушка, угодил… Объезженный?

— К седлу приучен, а к новому хозяину так и так приучать.

— Д обре. Будет чем заняться. А то мы в степь давно не ходили. Там всё аланы да булгары, поляне с ними знаются… Сшиблись мы пару раз, долго раны зализывали… Вено, [22] Вено — выкуп за невесту. значит?

— Погоди, остальное на свадьбу будет.

— Ого, да вы ещё с возом! Что ж не по реке?

— Обмелела река. Лето сухое.

Глаза у князя как пещоры чёрные, а в глуби костерки, а вокруг лешанята прыгают. Достают пламен адо Аскольда, обжигают.

— Что ж не волоком? Торопишься, на свадьбе бы не загуляться? Зимовали бы, а весной в путь.

— Сон я видел, Ростецлейв. Не водить драккар к городу.

«А мне не мог про сон сказать», — обиделась Хильдико.

Заметил её князь.

— Ну коли сон… А это что за пташка? Сестрица, так?

Огоньки из пещоры вырвались, побежали по зацветшей глади зелен ой — по её глазам.

— Давай меняться — девку на девку?

Хильдико поняла, что он шутит.

Устроили гостей в тёплом срубе, просторном, чтобы всем вместе дневать и ночевать, по-братски. После отдыха позвали вечерять.

Хильдегарде собралась было, но Аскольд встал у дверей.

— За разговорами мужскими заскучаешь. Оставайся-ка здесь.

— Ты что, брат? Я же всегда с вами.

— То-то, что всегда. Меньше заигрывать будешь.

— Это в лесу-то? Подумаешь!

— Хватит. Не позволю.

— Аскольд, вот они тебе кто? Друзья?

— Друзья.

— Вот и мне тоже.

— Надо же! — Аскольд упёрся в косяк. — Ещё скажи, побратались.

— А если так?

— Всё, Хильдегарде, я сказал: останешься, значит останешься.

— Так её, конунг, — сказал из-за Аскольдова плеча Харальд. — В следующий раз пусть ровно делит.

Конунг ничего не ответил, только с разворота отвесил ему в челюсть. Харальд клацнул зубами и ушёл.

Хильдико смотрела в угол:

— А поесть?

— Ключница тебя накормит.

— А на двор?

— В окно слетаешь.

— Что мне, каждый раз по нужде превращаться?