Василий Сергеев - Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)

«Накануне вступления Павла на престол из 400 тысяч солдат и рекрут 50 000 было растащено из полков для домашних услуг и фактически обращены в крепостных. В последние годы царствования Екатерины, офицеры ходили в дорогих шубах с муфтами в руках, в сопровождении егерей или «гусар», в расшитых золотом и серебром фантастических мундирах»,

– свидетельствует канцлер Безбородко.

Эти обыкновения, столь долго им виданные и тщательно обдуманные, Павел, став императором, решил искоренить. Первый же заговор «преторианцев» мог свергнуть его с престола и стоить ему жизни. И он начал реформы с гвардии.

«...Не успел вступить на престол, на третий уж день чрез письмо к генерал-прокурору, приказал обвестить везде и всюду, чтоб все, уволенные на время в домовые отпуски, гвардейские офицеры непременно и в самой скорости явились к своим полкам, где намерен он был заставить их нести прямую службу, а не по-прежнему наживать себе чины без всяких трудов. И как повеление сие начало, по примеру прочих, производиться в самой точности, то нельзя изобразить, как перетревожились тем все сии тунеядцы и какая со всех сторон началась скачка и гоньба в Петербург. Из Москвы всех их вытурили даже в несколько часов, и многих выпроваживали даже из города с конвоем...»

Засим был проведен смотр офицерскому составу полков: все дворяне и «недоросли», числящиеся в штате, но отсутствующие в строю, были отправлены в отставку. Увольнялись и те, кто в строю числился, – «по делам их». Павел отправил в отставку 7 фельдмаршалов, свыше 300 генералов, более 2000 штаб- и обер-офицеров. Одновременно неслужившим дворянам было запрещено участвовать в выборах в органы местного дворянского самоуправления и занимать выборные должности в них. Были ограничены права и льготы, дарованные дворянам в 1785 году. За малейшую провинность могли и дворянства лишить, и в Сибирь сослать.

Павел сформулировал свое «l'etat s'est moi1»* «Государство – это я» (франц.). Фраза Людовика XIV *:

«В России велик только тот, с кем я говорю, и только пока я с ним говорю».

Фраза стала девизом русского самодержавия, только теперь воскресавшего после вековой эпохи диктатуры дворянства.

Аракчеев, вышедший из крестьянской семьи, разоренной провинциальными князьками, был возведен в чин военного коменданта Санкт-Петербурга. Он был очень доволен своим августейшим хозяином. Он тщательно расследовал каждую несправедливость, допущенную во времена Екатерины, и исправлял ее, следуя царскому указу.

Павел понимал, что восстановление попранной справедливости дешево ему не обойдется и от бывшей гвардии нужно обороняться гвардией новой, своей, гатчинцами. Страх погибнуть от шпаги, от яда, от измены был постоянной составляющей его бытия. И тем более делает ему честь, что он не пошел на поводу у своего страха. Князь Чарторыйский, свидетель восшествия Павла I на трон, утверждает, что топот сапог и бряцание оружия заставили забыть обо всей предшествующей роскоши. Костюмы, выражение лиц, походка присутствующих и их род занятий разительным образом отличались от обстановки предыдущего правления: дворец стал похож на гвардейский корпус.

«Тотчас [по воцарении Павла] во дворце приняло все другой вид, – вспоминал и Г.Р. Державин, – загремели шпоры, ботфорты, тесаки, и, будто по завоеванию города, ворвались в покои везде военные люди с великим шумом».

Павел восстановил в 1799 году «кавалергардский корпус», расформированный им двумя годами ранее, со значением личной гвардии императора как великого магистра ордена св. Иоанна Иерусалимского. Все 189 служивших в нем дворян имели знак мальтийского креста.

Граф Брель, посол Пруссии, писал:

«Император, желая исправить недостатки предыдущего правительства, все разрушает, вводит новый режим, который не нравится нации и который совсем не продуман... Недовольство дворян настолько велико, что не выразить словами. Неуверенность в будущем, боязнь потерять свою должность и страх перед постоянными нововведениями приводят его в отчаяние... Один Господь знает, чем все это закончится!»

Говорили, что император весьма придирчив на парадах. Да, он придирался, осматривая полки гвардейцев, придирался, оценивая: раскассировать или нет? Его взгляд, направленный на этих людей, не упускал ни одной детали. То он казался восхищенным, то на его лице удовольствие сменялось гневом и он надувал свои худые щеки. Он делал нетерпеливые движения, пожимал плечами или топал ногами, чтобы выразить гнев.

Санглен:

«Павел хотел сильнее укрепить самодержавие, но поступками своими подкапывал под оное. Отправляя, в первом гневе, в одной и той же кибитке генерала, купца, унтер-офицера и фельдъегеря, научил нас и народ, слишком рано, что различие сословий ничтожно. ... без этого различия самодержавие удержаться не может...»

Он видел еще одну лазейку для гвардейцев: возможность сажать на трон «своих» императоров давала им неопределенность правил передачи престола, учрежденная Петром I. И он издал указ, по которому корона может переходить только по прямой линии, к наследникам, прежде всего мужского пола. Будь этот указ прежде, – может, и не случилось бы «дворцовых переворотов», потрясающих страну с начала века?

Казна была пуста, долги – неисчислимы. Русское государственное хозяйство встречало XIX век с 44 миллионами рублей101* «Тех» рублей, когда на один-два рубля можно было купить соболью шубу, корову... * внешнего и 82 миллионами внутреннего долга. Еще хуже было то, что казна разворовывалась и проконтролировать, как, кем и когда, было невозможно: asinus asinum fricat102* Осел об осла трется (лат.): рука руку моет *. Но и здесь Павел – не сразу, но тем тщательнее обдумав, – нашел выход. В сентябре 1800 года он утвердил «Постановление о коммерц-коллегии». Хитрость органа сего, в отличие от предыдущих с похожими названиями, состояла в том, что более половины членов (13 из 23) не были государственными служащими, не были даже дворянами, или, во всяком случае, потомственными дворянами. Это были купцы и заводчики, люди, платящие налоги, а не проедающие их! Люди, привыкшие друг друга в делах контролировать и знающие, как это делать. Это было то, из чего во Франции разгорелся сыр-бор: власть, пусть пока только экономическая, – в руках третьего сословия. Люди, прежде политически бесправные, получали на выборной основе места в правительстве!