Алекс Маркман - Заговор против террора

— Заодно он припомнил, что Жемчужина сказала на похоронах Михоэлса: «Это убийство». Одно это.

— Что еще он сказал? — перебил Берия.

— Он также был возмущен тем, что Жемчужина сказала, что если Израилю будет хорошо, то всем евреям будет хорошо. Спросил меня: «Что, при Советской власти им плохо? Смотри, сколько их в правительстве, в партаппарате, в науке, — да где угодно».

— А ты что? — спросил Берия.

— Я сказал: «Над этим стоит серьезно задуматься». Он велел связаться с Абакумовым и с тобой. Говорит: «Приготовьте мне список евреев, занимающих высокие должности во всех областях. Понял? Не только в партии и правительстве, а везде. А также включи туда неевреев, у кого родственники, или даже близкие друзья евреи».

Первая неприятная мысль, которая уколола Берия: «А что станет с атомным проектом, который на моих плечах? Убери из него ведущих ученых евреев, ответственных за технические решения, и осуществление проекта отложится на годы. Как их оградить от карающей руки вождя?»

— Это не все, — продолжал Маленков. — Еврейский антифашистский комитет следует закрыть, — сказал Сталин. — Прими, говорит, участие в расследовании его деятельности после роспуска. Наверняка под прикрытием громких фраз там орудуют шпионы и враги народа. У них обширные связи за границей.

Берия затаил дыхание. Неужели вождь рехнулся? Это будет скандал мирового масштаба. Еще свежи в памяти преступления Гитлера против евреев. Начать то же самое у нас? Это подорвет престиж компартий во всем мире. Это. Нет, что-то здесь не так.

— Он дал еще какие указания? — спросил Берия.

— Да. Приказал собрать членов Политбюро в ближайшее время и утвердить решение Бюро Совета Министров о роспуске Еврейского Антифашистского Комитета. Я уже разослал уведомление всем членам Политбюро собраться 20 ноября.

«Хочет снять ответственность с себя и возложить ее на Политбюро, — подумал Берия. — Что-то дикое задумал вождь, не просчитав до конца все последствия».

— Но ведь никакого такого решения Бюро Совета Министров не было, — буркнул Берия.

— Ты контролируешь правительственные дела, ты это и подготовь, — все также спокойно твердил Маленков, барабаня пальцами по столу, но, вовремя спохватившись, сжал ладонь в кулак.

— Понял, — сказал Берия и, сморщив нос, поправил пенсне. Они молча уставились друг на друга, как будто ожидая, кто первый нарушит молчание. Маленков пожал плечами, возложив на Берию задачу догадаться, что значит этот жест. Берия взглянул на часы.

— Пора идти, — сказал он. — Обсудим все на Политбюро.

Краем глаза он успел заметить, как лицо Маленкова едва заметно скривилось подобием улыбки.

Возвратившись в свой кабинет, Берия начал выгребать секретные документы из ящика стола и беспорядочно запихивать их в большой портфель. Лихорадка тревожных мыслей мешала сосредоточиться. У Ворошилова жена еврейка, Каганович, верный пес, еврей, у Молотова. Значит, скоро наступит конец старым кадрам Политбюро. Что еще задумал Сталин?

— Никакого документа Бюро Совета Министров не будет, — решил Берия. — Все равно решение Политбюро будет секретным, я уж об этом позабочусь. Чем меньше народу будет знать о начале масштабной антиеврейской кампании, тем лучше. По крайней мере, на этом этапе. Никто пока еще не знает всех замыслов вождя. Может, все пойдет не так, как я ожидаю. Может быть, хотя нужно готовиться к худшему.

20 ноября Берия пришел в зал заседаний на пять минут раньше назначенного времени, чтобы занять место поближе к председательствующему, как подобает ему по рангу, ив то же время это позволяло видеть каждого входящего. С годами работы в разведке у него выработался инстинкт — всегда лицом ко входу и никого за своей спиной.

Он распахнул дверь, уверенный, что пришел первым, но, к немалому своему удивлению, увидел сидящего во главе стола Николая Вознесенского. Молодой, всего сорока пяти лет от роду, он чересчур быстро взобрался на самый верх, фактически управляя всей экономикой страны, но не успев глубоко вникнуть в механизмы власти. За выдающиеся успехи у нас карают. Не туда ты сел, Вознесенский. Места своего не знаешь. А место за столом, что ты занял, по молчаливому соглашению всех членов Политбюро, предназначалось бездарному Маленкову, поскольку именно ему Сталин поручал последнее время управление властью в свое отсутствие.

«Смотри, дождешься, Вознесенский, собьем мы с тебя спесь», — подумал Берия и, натянув маску искренней дружеской улыбки, протянул ему руку.

— Здравствуй, Николай Алексеевич, — приветствовал его Берия.

Вознесенский слегка приподнялся и, отвечая на рукопожатие, сказал:

— Здравствуй, Лаврентий Павлович.

Берия изменил свое решение и занял место в середине стола, чтобы между ним и Вознесенским оказались еще два члена Политбюро. Положив перед собой блокнот и карандаш, он повернулся к Вознесенскому, и как бы мимоходом, но внимательно рассмотрел его волевое, типично русское лицо. Проступающие следы усталости и нервного напряжения были совершенно явными.

— Устаешь? — задал Берия невинный на первый взгляд вопрос.

Вознесенский потер глаза, как делают дети перед сном.

— Много срочных дел, совсем нет времени на совещания, — не то объяснил, не то пожаловался он.

— Понимаю, — произнес Берия вслух, однако не объяснил, что именно он понимает. А понимал он Вознесенского слишком хорошо. Нет времени на нелепые интриги большой политики. По-твоему, намерение вождя расправиться с врагами народа, в данном случае с евреями, непродуктивное занятие. Мы не хуже тебя понимаем, что происходит. Ты большая рыба, но без зубов, и плаваешь среди акул.

Вознесенский был единственный из членов Политбюро, кто не принимал участия в репрессиях и не подписывал смертные приговоры. Чистоплюй. Он думает, что его минуют расправы, если он будет заниматься только своим делом и добьется хороших результатов. Пора бы ему понять, что такой путь ведет в могилу. Вождь терпеть не может выдающихся людей и их выдающиеся результаты.

Невольно кольнула мысль о ядерном проекте. Его следовало закончить в этом году, но теперь отложили до следующего. Сталин во время ужина на своей даче, незадолго до отъезда в Сочи, высказал свое недовольство отсрочкой, однако это не отразилось на положении и влиянии Берии в расстановке сил.

Если бы Сталина хватила кондрашка, а дело идет к этому, два инсульта — не шутка, — Вознесенский был бы первым кандидатом на пост главы правительства. Хамоват, но справедлив, деловой, а главное — не стал бы затевать интриг и убивать людей из-за страха потерять власть. При нем можно быть вторым человеком с реальной властью — вершить судьбы народов. Об этом мечтал Берия. Ни один из остальных членов Политбюро не способен быть лидером, который мог бы при содействии его, Берии, вывести страну в ранг экономически мощной державы. Вознесенский и я — из другого теста. Жаль, что жизнь его скоро закончится. Ставить нужно на Маленкова. Его бабий вид обманчив. При расправах по жестокости и хладнокровию ему нет равных.