Патрик О'Брайан - Капитан первого ранга

Большую часть времени он посвящал пациентам — камнесечение требовало принятия радикальных мер: это был интересный случай, где было необходимо по многу часов наблюдать за больным. Остальное время он читал и играл в шахматы со штурманом, который удивил его проявлением исключительного внимания и дружелюбия. Мистер Гудридж в свое время плавал вместе с Куком, будучи тогда мичманом и штурманским помощником; он был прекрасным математиком и превосходным навигатором. Его карьера могла сложиться самым удачным образом, если бы не злополучная ссора с капелланом «Беллерофона».

— Нет, доктор, — произнес он, отодвинувшись от шахматной доски, — старайтесь, как вам угодно. Но я взял его в оборот. Вам мат в три хода.

— Похоже на то.

— Хотя мне нравятся люди, которые сражаются до конца. Доктор, — продолжал он, — а вы подумали о судьбе птицы феникс?

— Пожалуй, недостаточно. Насколько я помню древние источники, она гнездится в Аравии Счастливой и как-то связана с корицей. Разве не безумие — сгорать вместе с продуктом, который нынче идет по шесть шиллингов и восемь пенсов?

— Нравится вам все превращать в шутку, доктор. Но над феноменом феникса следует серьезно призадуматься. Разумеется, я имею в виду не птицу из легенды, в которую не поверит философски настроенный джентльмен вроде вас, это скорее своего рода метафора. Мне бы не хотелось, чтобы на корабле об этом знал кто-либо, кроме вас: по моему мнению, феникс — это комета Галлея.

— Комета Галлея, мистер Гудридж? — вскричал Стивен.

— Комета Галлея, а также другие, — отозвался штурман, довольный произведенным эффектом. — Когда я говорю о мнении, то имею в виду, можно сказать, факт, поскольку для открытого ума обстоятельство доказано без малейшего сомнения. Это можно подтвердить с помощью несложных расчетов. Наиболее авторитетные авторы называют интервалы между появлением фениксов в 500, 1416 и 7006 лет. Тацит рассказывает нам о появлении одной из комет при Сесострисе, второй — при Амасисе, третьей — во время правления третьего Птолемея, четвертой — на двадцатом году правления Тиберия. Нам известны и многие другие примеры. Давайте возьмем периоды комет Галлея, Биелы, Лексела и Энке, построим график, учитывая ошибки в расчетах у древних, и результат достигнут! Я мог бы показать вам расчеты орбит, которые поразили бы вас. Мнения астрономов, к сожалению, расходятся, поскольку феникс не вписывается в их уравнения. Они не понимают, что у древних мнимый феникс представлял собой поэтическое изображение сверкающего небесного тела, что феникс — это символ. Они слишком горды, угрюмы, упрямы и недостаточно искренни, чтобы верить тому, что им говорят. Капеллан «Беллерофона», который выдавал себя за астронома, высмеял мои аргументы. Пришлось убедить его ударом киянки — наука требует жертв.

— Меня вам удалось убедить словами, мистер Гудридж.

— Я погубил свою карьеру, — произнес, сверкнув глазами, штурман. — Но истина мне дороже: ради нее я мог бы еще раз врезать киянкой по этой глупой голове. Однако я не должен браниться: все же пострадало духовное лицо. После этого я мало кому открывал свои взгляды, но со временем рассчитываю опубликовать ряд работ — «Беспристрастно обсуждаемое явление феникса. Скромные гипотезы, разработанные штурманом королевского флота». Знатный будет переполох — кое-кому из надутых академиков придется переменить свои взгляды. Мои фениксы, доктор, сообщают мне, что мы можем ожидать появления кометы в 1805 году. Не буду называть месяц, вследствие сомнений в данных Ашера и точной продолжительности царствования Набонида.

— Буду с нетерпением ждать этих публикаций, — произнес Стивен, подумав при этом: «Хорошо бы узнать, когда кончится мое ожидание».

Мысли его и дальше текли в этом направлении: «Странное дело, с каким страхом я жду развязки, даже когда сижу рядом с пациентом и наблюдаю за его дыханием, — и как же мне трудно ждать».

В дальнем углу лазарета послышался негромкий разговор. Но никто из больных не сетовал на беспокойство. Не раз кто-нибудь из их приятелей тайком приносил запрещенный грог, незаметно проходя мимо доктора, который в последние дни был особенно рассеян. Два шотландских горца беседовали с ирландцем, медленно повторяя на гэльском наречии слова, обращенные к больному, лежавшему на животе, чтобы уменьшить боль в спине.

«Я лучше всего их понимаю, — размышлял Стивен, — когда не прислушиваюсь к ним и не стараюсь распознать каждое слово. Этот юноша понимает меня, когда я говорю на наречии каиркивин. Они полагают, что мы бросим якорь возле Холмов до того, как пробьет восемь склянок. Надеюсь, они правы; надеюсь, что смогу найти Дандеса».

Матросы оказались правы, и, прежде чем «Поликрест» потерял ход, часовой окликнул какую-то шлюпку, с которой ответили, что идет «Франшиз»; это означало: на шлюпке капитан этого корабля. Свист боцманской дудки, соответствующие знаки внимания, оказываемые капитану первого ранга, топот ног над каютой Джека Обри, затем слова: «Наилучшие пожелания капитану, и нельзя ли встретиться с доктором Мэтьюрином, если он свободен?»

В таких вопросах первостепенное значение имеет осторожность, и Хинидж Дандес, зная, как много любопытных ушей на борту тесного шлюпа, написал на клочке бумаги: «Устроит ли вас половина седьмого в субботу? В Дюнах. Я заеду за вами». Он протянул доктору записку с мрачным, многозначительным лицом. Взглянув на нее, Стивен кивнул и сказал:

— Отлично. Премного обязан. Вы меня доставите на берег? Завтрашний день я проведу в Диле, хорошо?

Может быть, вы будете настолько добры, чтобы сообщить об этом капитану Обри?

— Я уже сделал это. Если вам угодно, могу захватить вас с собой прямо сейчас.

— Через пару минут я буду готов.

Надо было убрать некоторые бумаги, которые никто не должен был видеть, несколько рукописей и писем, которые были ему дороги. Большей частью они уже лежали в несессере. Вскоре он спустился следом за Дандесом в шлюпку, и она направилась по спокойному морю в сторону Диля. На условном языке, который был понятен только доктору, Дандес сказал ему, что секундант Джека Обри, полковник Ренкин, может приехать лишь завтра, в пятницу вечером, что он встречался с Ренкином раньше и они выбрали для поединка отличное место возле замка: оно было удобно во всех смыслах и часто использовалось дуэлянтами.

— Полагаю, у вас все есть? — спросил Дандес, перед тем как шлюпка подошла к берегу.

— Пожалуй, — отозвался Стивен. — Если нет, я к вам зайду.

— Тогда прощайте, — отвечал Дандес, пожимая ему руку. — Мне нужно возвращаться на свой корабль. Если я не увижу вас раньше, встречаемся, как договорились.

Остановившись в «Розе и Короне», доктор взял лошадь и медленно поехал по направлению к Дувру, размышляя о природе дюн, о крайнем одиночестве каждого человека, о бедности языковых средств — мысль, которую он бы внушил Джеку, если бы у него было время. «Однако, при всей их бедности, они прекрасно позволяют людям решать технические задачи», — подумал он, рассматривая корабли, стоявшие на рейде, невероятную путаницу тросов, блоков и парусов с различными названиями, которые вскоре повезут многие тысячи людей к Босфору, в Вест-Индию, на Суматру или китовые промыслы Южного океана. При этом взгляд его упал на своеобразный силуэт «Поликреста», от борта которого отвалила капитанская гичка с поднятым на ней рейковым парусом и тоже направилась в сторону Дувра.