Томас Фланаган - Год французов

— При чем тут Драмшанбо! Из Каррика выступила Британская армия, они идут фронтом отсюда и до Гранарда, даже еще шире. Сегодня утром они разбили повстанцев в Гранарде и идут сейчас на север, чтоб и французов разгромить. На каждом шагу англичане. Диву даюсь, как в нашем маленьком графстве такая большущая армия разместилась.

Мак-Карти со стаканом в руке отошел к скамье и сел.

— Так повстанцев в Гранарде разбили? Ты наверное это знаешь?

— Да уж не по наслышке. Сам с ними был. Ты-то тоже из Объединенных ирландцев?

— Я и сам не знаю, из каких я ирландцев.

— А я у них капитаном был.

— Охотно верю. Рядовых Объединенных ирландцев еще не встречал. Что ни член Общества — непременно капитан. Одного вчера вечером в Драмшанбо видел.

— Я среди Объединенных ирландцев человек известный. Капитан Фрэнсис Рейган. — Он заткнул пистолет за пояс и, захватив бутылку и свой стакан, сел рядом с Мак-Карти. — Меня и в Гранарде, и в Баллинали знают. Впрочем, сейчас уже все равно. Нам так всыпали, что не опомниться.

— Но ведь вас тысячи, — возразил Мак-Карти. — На каждом углу об этом слышу.

— Были тысячи. Поди, больше восьми. Но англичане нас обставили, сначала под Маллингаром, потом под Лонгфордом и вот, в Гранарде. Дрались до последнего. Все луга окрест убитыми завалены.

— Значит, все кончено, надеяться больше не на что, — заключил с неожиданным облегчением Мак-Карти, — а что, войска целиком английские?

— Англичане да йомены, — ответил Рейган. — Тьма-тьмущая, что ягод на смородинном кусте. Тысячи полторы, пожалуй, — и кавалерия, и пехота, и пушки. Так по очереди все мятежи и подавили: сначала в Лонгфорде, потом в Гранарде.

Мак-Карти отпил из стакана, в животе будто камни: тяжело и мутит.

— Как же это тысяча англичан с вами справилась? Шуты гороховые да свинопасы, а не солдаты.

— Попробуй-ка устоять против них. Мы под Гранардом полчаса продержались — и деру, а кавалеристы за нами, только сабли свистят.

Они бежали в страхе, подняв руки над головой. А ноги, привыкшие к лопате да плугу, налились свинцом, не слушались. Повстанцы бежали по полям и пастбищам, и знакомые с детства холмы лицезрели их гибель. А на полях остался богатый урожай, в воздухе — стойкий запах зрелых хлебов и плодов, запах позднего лета.

— Рубили нас без пощады, — продолжал Рейган. — Я за городом — шмыг за куст и затаился, руками уши зажал, а все слышно, как кричат. Пленных поначалу не брали. Бежит человек, вопит что есть мочи, а за ним солдат на коне — раз саблей. Один так близко проскакал, что я слышал, как сабля его воздух рассекла, а потом и человека. Время прошло, стали и в плен брать тех, что уцелели. Я так и просидел в кустах, и ни одна душа меня не видела.

— Вот и конец пришел, — вздохнул Мак-Карти.

— Ну, не скажи. Я пока сюда шел, человек двадцать встретил. Все на север болотами да ущельями пробираются — к французам. Там их видимо-невидимо, и пушки, и кавалерия. Скоро они с англичанами на битву сойдутся.

— Французы сами бегут без оглядки, — сказал Мак-Карти, — а за ними по пятам — другая английская армия.

Рейган вскинул на него испуганные глаза. Изменилось и выражение лица: обозначились морщины у глаз, многое познал этот человек за последнее время.

— Это правда?

— Чистейшая. Сейчас, должно быть, они уже перешли Шаннон. Они рассчитывали на вашу поддержку. И не так уж их и много, как вам кажется. С тысячу французов, да столько же наших.

Рейган сокрушенно покачал головой.

— Ну, тогда нам крышка. Все дороги на юг забиты англичанами, мне с холма было все видно. В Гранард-то они бросили лишь полк-другой. И мы теперь как в мешке.

— Что ж, приму на веру твои слова, — усмехнулся Мак-Карти, — как-никак, ты у них капитан.

— Какое там! — Рейган откашлялся и сплюнул на земляной пол. — Я солдат. И солдат настоящий. Двадцать лет во французской армии у Диллона в полку прослужил. А когда полк расформировали, домой подался, в Лонгфорд, там у сестры дом. Потому-то меня Объединенные ирландцы капитаном и поставили. Месяц-другой назад я всех муштре обучал. Англичане теперь уж непременно меня по имени знают и, поди, веревку для меня приготовили.

— И мое имя известно, — сказал Мак-Карти. — Я в Киллале учителем был, оттуда с французами и ушел.

Рейган кивнул и, задумавшись о своем, наполнил стаканы. Потом поднял бутылку, посмотрел на свет.

— Ты здешние дороги знаешь?

— Нет, только ту, что из Драмшанбо ведет, — ответил Мак-Карти.

— Они могут пойти либо по этой, либо через Клун. Но англичане наверняка успеют обе перекрыть и подтянуть артиллерию. Не знаю, куда и бежать, истинный бог, не знаю. А здесь нам ничуть не спокойнее, чем на дорогах. Безопаснее было б в холмах, доберись мы до них болотами. Конечно, англичане потом и холмы прочешут, чтобы таких вот беглых выловить, но пока суд да дело…

Мак-Карти подошел к стойке, пошарил за ней и извлек буханку хлеба и головку сыра. Сыр был черствый, сухой. Мак-Карти разломил головку надвое, протянул половину Рейгану. Тот поблагодарил и начал с жадностью есть.

Прожевав, он вновь заговорил:

— Двадцать лет, черт побери, у Диллона прослужил, а выше рядового не поднялся. Да и не особо рвался. Скажут: «Иди направо» — иду направо, скажут: «Делай так» — делаю так. Но если резня предстоит, я ее заранее чую. По запаху распознаю, как иные дождь чуют.

— Ни в холмах, ни на дорогах покоя не жди, — сказал Мак-Карти. — Здесь же лавочника прямо у прилавка убили. Матерь божья, что ж они с этой деревней сотворили. Убийцы, головорезы проклятые!

— Да и французы не лучше! Армия — это армия, — хмыкнул Рейган. — Я еще и не такое видывал. Англичане теперь все дороги запрудят и всякого, кто не в юбке, а в штанах, порешат.

— Шайка головорезов! — повторил Мак-Карти. — Жгут дома, людей убивают шутки ради, будто хомяков.

— Я еще и не такое видывал, не дай бог нам еще сегодня подобное повидать.

Отвратительный сыр, Мак-Карти едва прожевал.

— А что тебя дернуло к французам податься? — спросил он.

Рейган смахнул сырные крошки на пол.

— Давненько это было, я уж и не упомню. По молодости все. Пришел к нам вербовщик, майор Нюджент — сам из старого рода. При нем сержант. Остановился он в доме своего брата в Каслполларде и велел передать по окрестным деревням, что присматривает ладных парней для службы в ирландских бригадах у французов. Ни до него, ни после туда не очень-то охотно из наших краев шли, все больше из Корка да из Керри.

— Верно, — поддакнул Мак-Карти, — я знаю.

Раз ночью с холма над Кархеном он видел сам. Человек десять расселись по двум лодкам, их манила звонкая монета да неведомая страна, хотя путь по морю и нелегок. В тавернах их обхаживали хитрые, как арендаторы-скотоводы, вербовщики-офицеры в лихо заломленных шляпах. Держались они свободно и самоуверенно. Вот еще одна тема для поэтов — несбыточная слава ирландского оружия, имена полководцев, носимые ветрами истории: Диллон, Лолли, О’Брайен — генералы в париках на быстрых скакунах. Суровые лица горят вдохновением битвы. У местечка Фонтеной они переломили исход битвы: казалось, поражение французов неминуемо, но тут на поле брани хлынули драгуны Клера. Мы восхваляли их в поэмах, превозносили их победы, скрывали поражения. Вернутся из-за моря герои былых времен, и страшна будет месть их, и Огрим и Бойн обернутся уже не поражениями, а победами. И вот один герой уже вернулся. Ветеран французской армии после разгрома под Гранардом напуган, сидит пьет виски в вымершей деревушке.