Томас Фланаган - Год французов

— Простите, но вы, англичане… вы слишком самодовольны. Мы как-нибудь со своими делами разберемся и от вас защитимся. А Ирландию забирайте себе. В этом болоте только гнить заживо.

— Так вот какой вы ее увидели, — сказал Корнуоллис, — а разве ирландцы не обаятельные люди?

— Жалкий сброд. — И, внезапно разъярившись, Эмбер бросил: — Такого отсталого народа во всей Европе не сыскать.

Корнуоллис кивнул.

— Вот и предоставьте этот народ нам. Жизни себе без него не мыслю. Все равно что больная жена или урод-ребенок. — Он опустил больную ногу на пол и встал. — Быть может, нам доведется еще побеседовать до вашего отъезда.

— Буду весьма рад, — сказал Эмбер и добавил с легкой насмешкой: — Любопытно поделиться сокровенными мыслями в такой обстановке.

У двери Корнуоллис задержался.

— Я получил письмо от священника из Киллалы. Его зовут Брум.

Эмбер широко улыбнулся.

— Никогда не забуду господина Брума. Очень милый человек. Глуповат, правда, но сердце доброе.

— Похоже, вы правы. Он обеспокоен действиями войск в Киллале — моих войск, как понимаете. А также расхваливает поставленного вами во главе мятежников некоего О’Доннела. Вы помните такого?

Эмбер задумался, потом покачал головой.

— Должен помнить. Если поставил его командиром, обязан помнить. Но их было так много. Мы им роздали мушкеты, а они тратили патроны, паля по воронам.

— Впрочем, неважно. Его убили в бою. Брум, похоже, проникся к нему добрыми чувствами, а генерал Тренч назвал его кровожадным головорезом.

— Скорее, прав Тренч. Почти все они головорезы.

Экипаж Корнуоллиса и его эскорт с шумом двинулись вниз по улице Досон — дальше по улице Нассау, мимо Грин-колледжа, по улице Знатных дам, красивой и гармонично застроенной, — к замку. Солдаты, торговцы останавливались и провожали экипаж взглядами, подбегали, стараясь получше разглядеть самого наместника. У подножия Коркского холма дети встретили карету криками «ура». Корнуоллис помахал им рукой. Прислонившись к красной кирпичной стене театра, стоял слепой уличный певец в долгополом сюртуке. Из-под легкой широкополой шляпы падали на плечи длинные волосы.

Прохожим он протягивал листки со словами, повернув к ним незрячие глаза, закатив зрачки под лоб. Небось месяц назад он еще пел «Идут французы морем». Ну, если уж они из Лейка решили героя сделать, им придется изрядно попотеть. То ли дело — Эмбер! Дай этому парню настоящую армию, и нам останется лишь уповать на господа. Правда, больше армии ему не видать. Может, если повезет, получит гарнизон где-нибудь в глухомани, например в Вест-Индии. Другое дело — Бонапарт. Сейчас он в Египте, но он из этого нового поколения, что сами себе куют судьбу. Что-то все в мире с ног на голову перевернулось.

Карета, громыхая по булыжникам, въехала в нижний двор Замка.

В тот вечер, впервые здесь на чужбине, Эмбер напился допьяна. Сидя один-одинешенек в темной комнате, он прикончил бутылку бренди и послал за следующей. Даже этот жирный, ко всему равнодушный аристократишка Корнуоллис понял, что произошло. Ему, видите ли, «показалось». Да, в топях Баллинамака для Эмбера навсегда утонул Париж. Сгинули в болоте все его надежды и обещания. Сейчас благородные враги-победители отправят его, побежденного полководца, на родину. Даже вспоминать всерьез не хочется о том, как он скитался по Ирландии, ведя за собой дикарей с пиками. Это все Тон, завлек его сладкими посулами: дескать, остров уже созрел для революции. Он закрыл глаза, и ему увиделся Тон, в щеголеватом французском мундире, с длинной кривой саблей — нос, пухлые женственные губы. Вот он ходит взад-вперед по комнате, размахивает руками, что-то пылко доказывает, шутит, голос у него резкий, с хрипотцой, ровно попугаячий. Актеришка. Эмбер зажег свечу и налил еще бокал.

Куда приятнее вспоминать ночной переход перед Каслбарской битвой, вдоль темного озера, крестьяне, точно волы, тянут на себе пушки, дорогу перед ними освещают соломенные факелы. Он привел армию как в Вандее или в Киброне: нежданно-негаданно для врага. Эх, если б вовремя подоспел второй флот. Неделю дожидался он его. Что задержало корабли в Бресте? Чья-то злонамеренность, нерадивость или непогода? Впрочем, сейчас уже неважно. И самому умелому не обойтись без удачи. Когда-то у него было и уменье и удача. Революция высоко вознесла торговца кроличьими шкурками. Ему подчинялись высокородные господа вроде Сарризэна и Фонтэна. Презирали, считали себя выше его, но подчинялись. А теперь удача от него отвернулась. «Я сам творю свою удачу», — хвастливо заявлял Бонапарт. Больше, похоже, ему удачи не творить. Вспомнилась и ночь в деревне Клун на церковном подворье. С рассветом увидел он, как окружают его англичане, как все туже стягивается петля. Может, про тот холм со временем старики будут рассказывать внукам: здесь стояли французы. Всю ночь горели у них костры. Прямо меж могил… И все впустую.

Не вызывает сомнения, что во время иноземного вторжения многие жители графства Мейо и прилегающих графств примкнули к французам и получили от них оружие и боеприпасы. Также не вызывает сомнения и то, что лица, втянутые в восстание подстрекателями, могут быть помилованы. Посему мы даруем прощение всякому, стакнувшемуся с врагом, при условии, что он добровольно явится с повинной к любому офицеру армии Его Величества и сдаст французский мушкет, штык и все имеющиеся в наличии боеприпасы. Помилование даруется лишь тем мятежникам, кто имел чин не выше рядового, от них также потребуется назвать поименно и рассказать о действиях тех, кто состоял в офицерском чине и посему должен предстать перед судом как государственный изменник.

Мне было доложено под присягой, что нижеупомянутые лица обвиняются в государственной измене. Ввиду того что содействовали и помогали французам во время их вторжения в страну. Устанавливаю награду в сто фунтов стерлингов тому, кто задержит или сообщит сведения, которые повлекут за собой задержание любого из нижеследующих лиц: дворянина Кристофера Крампа, доктора медицины из Ури; дворянина Валентина Джордана из Форкфилда; Джона Гиббонса из Уэстпорта; преподобного Майлза Прендергаста, монаха из Уэстпорта; преподобного Майкла Ганнона, священника из Дуйсбурга; преподобного Мануса Суини, священника из Ньюпорта; Питера Гиббонса из Уэстпорта, управляющего владениями лорда Алтамонта; Питера Клири, купца из Ньюпорта; Джеймса Мак-Доннела, дворянина из Ньюпорта; Томаса Гиббонса, крестьянина из Корка; Остина О'Молли из Боррисула; Томаса Фергюса, крестьянина из Марриска; Джеймса Мак-Грила из Килгевера; Хью Мак-Гуайра, крестьянина из Кроссмолины; Эдмонда Мак-Гуайра, крестьянина из Кроссмолины; Хью Мак-Гуайра-младшего из Кроссмолины; Патрика Данфи, столяра из города Баллина; Майкла Канавана, художника из города Баллины; Томаса Ригни из Баллинамака; Пэта Мак-Хейла, крестьянина из Кроссмолины; Джеймса Тула, последнее место жительства — графство Тайрон; Пэта Луфни, крестьянина из Рагескина; Мартина Харкана из Клунгаллейна; Джона Хьюстона, бакалейщика из Каслбара; Мэлэки Дугана, крестьянина из Килкуммина.