Клара Фехер - Море

Экзамены были назначены на десять часов утра. Шестерых взволнованных юристов горничная впустила в библиотеку. Император учтиво ответил на приветствия юношей и предложил им сесть в удобные кресла. Даже сигаретами угостил и разрешил рассматривать библиотеку, чтобы они-де привыкли к камере пыток. Шани Балаж старательно перелистывал какую-то книгу по истории искусств. Император подошел к нему и ласково спросил, действительно ли он интересуется изобразительным искусством. «Ну, сейчас…» — подумал Балаж и, доверительно улыбаясь, повернулся к профессору.

— Интересуюсь, ваше превосходительство, но охотой в тысячу раз больше. Я был бы счастлив, если бы бы позволили посмотреть на рога вашего превосходительства…

Император широко открыл рот и стал хватать воздух. Торчавшие на его макушке несколько волосков сразу встали дыбом. Он заревел, как раненый тигр:

— Положите книги и отвечайте. Ваша фамилия? Господин Балаж? Ну что ж, послушаем, на основании каких законов присоединили Хорватскую Славонию к метрополии? Что? Шамуель Аба? Неверно. Кальман Книжник? Какие же это законы учредил Кальман Книжник? Неверно. Неверно. Вы провалились. И провалились не только сейчас, но и на будущее. И на десять лет вперед. Пока я жив, такой глупец, как вы, не получит диплома.

Через полчаса избитое войско стояло на улице.

— Сумасшедший, осел, — ругали Балажа дружки, — да разве об этом можно спрашивать?

— Мне Салвик говорил… я ему десятку дал за идею, — ломал руки Балаж. — Он сказал, что профессор обладает дорогой коллекцией рогов…

— Конечно, обладает, да только на голове! Ты ничего не знаешь, потому что не ходишь в университет, бегемот ты эдакий. В хозяйственном отделе работала когда-то машинистка, на тридцать лет моложе его. Теперь она его жена… каждый день наставляет своему супругу рога…

Татар позвонил дважды. Ждать не пришлось, через полминуты появилась горничная.

— Я даже и заходить не буду, не хочу беспокоить.

— Как же можно не зайти, дорогой господин управляющий, — послышался изнутри голос госпожи Ремер, и в тот же миг появилась и она сама. Полная, аысокая женщина лет сорока, на две головы выше своего мужа. Взбитые вверх крашеные волосы, пестрый атласный халат до самого пола делали ее еще выше и массивнее. Походка у нее была мягкая, а голос поразительно низкий. Халат на ее высокой груди был неплотно застегнут, и при каждом ее движении приоткрывалась розовая кружевная комбинация и обнажалось холеное, пухлое тело. Из-под светлых локонов сверкали бриллиантовые серьги, а толстые золотые браслеты перехватывали длинные рукава халата.

— Вы опять напроказничали, — сказала госпожа и засмеялась, когда Татар поцеловал ей ладонь.

— Я? — спросил Татар и положил правую руку на сердце. — Что же я такого натворил?

— Господин управляющий! Разве можно отбирать масло у бедных коллег?

— Бог тому свидетель, все получили поровну… — ответил Татар, широко осклабясь. — Но если и не получили, желудок господина директора…

— Да, представьте, бедняжка только картофельное пюре может есть… если бы вы, господин управляющий, не доставили нам немного говядины, я прямо не знаю, что бы и было…

— Пока я жив, сударыня…

— Вы самый милый человек на свете, господин управляющий. Глоток вина?

— Целую ручки.

— Виски. Молодой Кеменеш достал. Ваше здоровье, новоиспеченный господин управляющий.

Женщина поближе наклонилась к Татару и чокнулась с ним.

«Святой Клеофант, у нее такая борода, как у покойного Франца Иосифа! — подумал Татар, взглянув на подбородок женщины. — Пора обратиться к косметичке».

— Целую ваши ручки, очаровательница.

Зазвонил телефон. Хозяйка подняла трубку: «Да… это ты, сердечко мое? Еще не подали завтрака? Не кушай сала, миленький. Ладно, Боришка сейчас принесет. Я еще не одета. Что ты волнуешься? Ладно, приду… Нет, у меня никого нет».

— Не сердитесь, что я сказала неправду, но мой муж такой гуманный, он избил бы меня, пожалуй, если бы узнал, что я приняла масло…

Карлсдорферов дома не оказалось. Каждое утро семья ходила на молитву в Регнум. Кухарка приняла сверток, даже не развернув, бросила его на холодильник и опять побежала к телефону, прямо в гостиную, оставив открытыми все смежные двери. Татар слышал ее раздраженный голос: «Я же вам сказала, нет дома, будут только после десяти».

— Горничной дома нет, дворники ушли на похороны, никого нет, кто бы хоть чуточку помог мне, а этот проклятый звонит без конца. От господ Ремеров уже четыре раза звонили — и его превосходительство господин Дюри и зять его превосходительства. А если что-нибудь пригорит, мне попадет…

— Ну, ладно. Скажите только, что я приходил. До свидания.

— До свидания, — ответила кухарка и заперла дверь на ключ. Она тотчас же разрезала масло на две части, одну половину спрятала в холодильник, а другую отложила в пеструю чашку для своего внучка.

По проспекту Арены шла колонна военных грузовиков. Татар с любопытством остановился. Да ведь это же немецкие солдаты. Неподвижные, вытянувшись по стойке смирно, точь-в-точь как в кинохронике, с застывшими лицами, в зеленых касках, с примкнутыми штыками на винтовках. Пять, десять, двадцать, сто грузовиков. Что это значит? Вслед за ними с лязгом ползут танки, справа и слева несутся сероватые легковые машины с немецкими номерными знаками, а в них немецкие офицеры. Кое-кто из прохожих машет рукой, смеется, другие с интересом или испугом застыли на месте. Оккупанты ни на кого не обращают внимания.

Татар торопливо заспешил на улицу Подманицки, оттуда направился к железнодорожной больнице, затем пошел вниз, до самого Западного вокзала. Перед оцепленным немцами вокзалом толпился народ.

Татар вскочил в шестой номер трамвая и через десять минут был уже дома. Его жена, невысокая, худая, чуть сутулая брюнетка, готовила обед.

— Ты уже начала масло? — не поздоровавшись, спросил у нее Татар.

— Нет… а что? — с испугом спросила жена.

— Заверни его поскорее в бумагу.

— Все?

— Все.

— Но почему, зачем?

— Не будь слишком любопытной, — оборвал ее Татар. Но, когда сверток был приготовлен, он все же сказал: — Пойду к Паланкаи. Немцы оккупировали Будапешт.

Господин Карлсдорфер вернулся из церкви только после десяти часов. Ремер уже в восьмой раз звонил ему по телефону и просил, если можно, прийти к нему.

— Как же, изволь, мне ничто не мешает, — ответил его превосходительство и, взяв свою палку, тут же зашагал вниз по улице Дамьянича. По дороге он с радостью поглядывал на деревья. Не пройдет и двух месяцев, как можно будет ехать на охоту.