Клара Фехер - Море

— Я не потому говорю.

— Ровно через год снова оживут «Добрые друзья», — проговорил Чаплар.

— Через год? Через три месяца! — Сказав это, четвертый член общества, конопатый, худой юноша Андраш Беке, тоже встал. — Не пройдет и недели, как начнется наступление, пожалуют томми, вот увидите.

— Ну, если ты ждешь англичан, то прежде поседеет твоя рыжая борода, — оборвал его Чаплар. — Русские уже у Карпат, берут перевалы…

— Пока-то они переползут через Карпаты…

— Скорее, чем твои приятели переплывут море.

— Завели шарманку — те придут, другие придут, пусть только приходят, верно? — вмешался в разговор Молнар.

— Нет, не верно, — посмотрел на него Барна. — Если придут русские, тогда мы повторим здесь девятнадцатый год. Не правда ли, Чаплар? Помнишь, Карчи, как тогда было славно? Мы даже в университет ходили.

Молнар захохотал. Веснушчатый Беке с недоверием озирался: нет ли в их словах какого подвоха?

— Что? В университет?

— Ну, будет вам, довольно, — проворчал Чаплар. — Дело было так. Возвращались мы, красноармейцы, из наряда домой. Видим, висит на улице объявление, а в нем говорится, что преподавание в университете бесплатное… Лайчи и говорит мне: слушай, Чаплар, давай-ка заглянем… Если буржуям полезно, так, наверное, и нам не повредит. Входим, никто у нас ничего не спрашивает, ну, мы прямо в зал. Уселись на самой задней скамье. Молодежи там тьма-тьмущая, и красноармейцы попадаются. Какой-то юнец речь держал, я уж и не припомню, про что…

Беке и Молнар засмеялись.

— Ну, а я не забыл, — перебил его дядюшка Барна. — Про Дердя Дожа [13] Дердь Дожа — руководитель крестьянского восстания 1514 года в Венгрии. . Даже стишок какой-то читал.

Карой Чаплар с удивлением посмотрел на старого Варну. Словно давно замурованные сокровища вдруг рассыпались перед ним — из глубины памяти ясно и отчетливо выступила картина: стоят они в конце зала, и кажется, будто их спрашивает поэт: «Разве вы не слышали про Дердя Дожа?»

— Верно, твоя правда — про него… Я тоже вспомнил.

— А на другой день? — спросил Беке.

— Что — на другой день?

— Вы опять пошли в университет?

— Что ты! На следующий день мы на фронт отправились, защищать Шалготарьян. Там-то и погиб мой брат Фери.

— Паршивое дело — война, — проговорил Беке, ставя стакан.

Варна хотел было ответить, но передумал и только махнул рукой.

— Пойдем, уже поздно.

Чаплар успел вскочить в пригородный поезд. Сидячих мест не было. Ежась в тамбуре, он смотрел на серые, голые поля и думал: не стоило рассказывать об университете. Дело прошлое, к чему вспоминать, что когда-то ты был красноармейцем. Еще, чего доброго, беду наживешь. В грозу лучше спрятаться и переждать, тем паче, если тебе пятьдесят лет и у тебя трое детей…

Поезд опаздывал. То и дело останавливаясь, он так полз, что хотелось выйти и подтолкнуть его.

Когда добрались до конечной станции Шорокшарской дороги, стало совсем темно. Чаплар, голодный как волк, с трудом добрался домой.

Во дворе старого трехэтажного доходного дома дети играли в «тревогу»; широко расставив руки, они с визгом бегали взад и вперед и неистово кричали: «Воздушная тревога!» По балкону второго этажа носились женщины, среди них Чаплар увидел свою жену и дочь.

— Ну, если воздушная тревога, быть мне без ужина, — проворчал Чаплар.

Женщины выскакивали на балкон, чтобы предупредить друг друга, когда радио передает зловещее: «Внимание, Бачка-Байа!»

Поднимаясь по полуразвалившейся лестнице, старик осторожно ощупывал в темноте носком ботинка опасные места: покосившуюся пятую ступеньку, зияющую на повороте дыру, где отсутствовали две плитки и где недавно беременная жена Варьяша сломала ногу. Он издали поздоровался с женщинами.

— Как хорошо, что вы пришли, господин Чаплар, — обрадовалась дворничиха, — идите скорее, вас ждет большая радость.

«Не иначе Гитлер подох, — пронеслось в его мозгу. — Не зря весь дом запрыгал».

Не успел он прочувствовать эту мысль, как жена бросилась ему на шею.

— Отец, какое счастье, нашу дочь назначили главным бухгалтером.

— Что такое? — спросил он, ничего не понимая.

— Аги вызвал к себе генерал-директор… и дал ей должность главного бухгалтера.

Чаплар побледнел.

— Сейчас же ступайте в комнату. И ты и Аги. Спокойной ночи, — поклонился он женщинам.

Гетушка Чаплар только рукой махнула, дескать, у муженька ум за разум зашел, но все-таки покорно, немного робея, последовала за ним.

— Ужинать будешь? — спросила она на кухне.

У Чаплара уже пропал аппетит. Он вошел в комнату с альковом и застал там сыновей — ученик шестого класса Ферко корпел над уроками, а Карчи, старший, поставив на комод зеркало, намыливал лицо. Он собирался пойти с невестой в кино.

— Не надо ужина! — крикнул старик с порога. — Никаких ужинов. Идите сюда да расскажите толком, что это еще за свинство.

Сыновья подняли глаза и застыли от удивления. Неужто это их отец кричит?

Тетушка Чаплар вслед за мужем вошла в комнату и оперлась на стол.

— В чем дело? О каком это свинстве ты говоришь?

— Это мне спрашивать, а не тебе! Может, пускай лучше твоя дочь расскажет. Так кто ты теперь такая? — обратился он к дочери.

Агнеш охватило негодование. До каких пор с ней будут так обращаться? Пока была практиканткой, госпожа Геренчер топтала ее ногами, а теперь отец начинает?

— Вы же слышали. Меня назначили главным бухгалтером.

— Прекрасно. А за что?

— Как за что? — вмешалась мать. — За то, что умеет хорошо вести бухгалтерию. Ценят ее. За то, что у нее есть аттестат зрелости. Аги еще многого добьется в жизни. Она моя дочь. Это я настояла, чтобы она продолжала учение. Ты и этому противился. Тебе хотелось, чтобы я отдала ее в портнихи или послала в Кишпешт на ткацкую фабрику…

— Не с тобой говорю. Почему назначили? — настаивал Чаплар, пододвигая к себе стул с высокой спинкой.

— Что ж, назначили, потому что я хорошо умею считать…

— Ну, конечно. Я же говорю. Но ты… — не унималась мать.

— Помолчи, — перебил он ее. — Послушай меня, доченька. Ступай завтра к директору и скажи ему: большое вам спасибо, но я этой должности принять не могу. Понимаешь? Русские уже у Татарского перевала… Сейчас в эти дела нечего впутываться. Когда господа так легко раздают чины, то лучше держаться в стороне… Завтра утром пойдешь к нему…

— Никуда не ходи, еще чего не хватало. Не слушайся этого полоумного… Довольно того, что он мою жизнь испортил…

— Испортил? Что же я такого сделал тебе?

Дети с ужасом слушали грызню стариков. В руке Карчи застыла бритва, на одной щеке засохло мыло. Размазав тушь по чертежу, Фери отложил в сторону линейку и не мог продолжать занятия по геометрии. Агнеш на несколько шагов отступила назад, как бы ища защиты у братьев.