Еремей Парнов - Собрание сочинений: В 10 т. Т. 4: Под ливнем багряным

Раскол в Королевском совете ровно на сутки отсрочил казнь Джека Строу, уже осужденного трибуналом Уолуорса. Мэр вернулся в Гилдхолл, зараженный новыми веяниями. Срочно отыскали палача и писца для допроса.

— В то время, когда мы собрались на Блекхизе и решили позвать к себе короля, намерения наши были таковы, — показал Строу после прижигания каленым железом. — Всех рыцарей, оруженосцев и остальных дворян, которые придут, мы решили немедленно умертвить. Самого же короля думали водить с собой, воздавая ему положенную почесть. Мы надеялись, что все, и особенно простой народ, смелее присоединятся к нашему движению, если увидят во главе зачинщиков его милость.

— И все твои сотоварищи разделяли этот чудовищный план? — выпытывал Уолуорс.

— Про других ничего сказать не могу, но сам я думал именно так, — отвечал Строу и твердо стоял на своем, рыдая от боли.

— Ради спасения твоей заблудшей души призываю тебя открыть нам всю правду. — Помня упрек Бекингэма, мэр из кожи лез, чтобы предстать перед советом в ореоле тонкого инквизитора. — Обещаю заказать столько панихид, сколько потребуется, чтобы вырвать тебя из когтей ада… Что вы намеревались делать потом?

— Нет надобности, да и не годится мне говорить ложь, когда адское пламя уже лижет пятки, — отвечал Строу. — А намеревались мы уничтожить всех сеньоров, которые посмели бы оказать нам сопротивление. Мы хотели стереть с лица земли госпитальеров и духовных владык, оставив в живых одних нищенствующих монахов, которых достаточно для совершения таинств.

— А как вы собирались поступить с королем?

— Мы думали сами избрать себе королей, чтобы каждое графство управлялось по желанию общин. Я сказал тебе все, да поможет мне бог на исходе жизни.

Джек Строу не назвал никого и лег на плаху, и его голова была выставлена на воротной башне.

Ко вторнику восемнадцатого июня правительство уже располагало достаточной мощью, чтобы ударить по мятежным графствам. Основные силы под командой самого короля были брошены на подавление Эссекса. В канун Иоанновой ночи Ричард вступил в Уолтем, где водрузил свое знамя.

Повстанцы, однако, и не помышляли о сдаче. Депутация горожан смело потребовала подтверждения пожалованных прав и вольностей. От имени короля ответ «гнуснейшим и ненавистнейшим на земле и на море» прочитал молодой граф Бомонт.

Оскорбленные эссексцы спешно принялись сооружать завалы и копать рвы. Переворачивались скованные цепью повозки, вколачивались заостренные бревна.

Тяжелой коннице Бекингэма и ополчению местных магнатов пришлось штурмом брать позиции, неся ощутимый урон. Потери повстанцев только одними убитыми составили до пятисот человек. Отступив в районе Колчестера и Хантингдона, они призвали на помощь окрестных крестьян и пошли на соединение с отрядом Джона Роу. Каково же было их отчаяние, когда в условленном месте они вместо братьев из отважного города Седбери встретили гостеприимные объятия Фиц-Уолтера и Харлестона.

Всех, кто не полег на поле битвы, повесили на опушке леса, принадлежащего эрлу Уорику.

В тот же день были задушены очаги сопротивления в Норфолке, Кембридже и Нортгемптоне. Молодой епископ нориджской епархии Генри Спенсер, надев латы, сам повел в бой завербованных по всему графству наемников. Захватив красильщика Листера, укрывшегося в жнивье, он приказал подвергнуть его тройной казни: повешению, обезглавливанию и четвертованию. Напутствуя в жизнь вечную, кроткий пастырь был настолько предупредителен, что поддержал голову осужденного, когда того волокли к виселице. Части разрубленного тела были потом выставлены в назидание «нарушителям королевского мира» в Нориче, Ярмуте, Линне и Фелмингеме.

Повстанцев, искавших спасения в церкви, Спенсер приказывал убивать прямо на месте.

— Босоногие удостоились чести, — шутил он потом, — которой вовсе не заслужили. Но не будем мелочными.

— Церковь не мстит, — одобрительно соглашался архиепископ Куртней.

По его представлению король подписал указ о назначении главным судьей королевства Роберта Трезилиана.

— Лучшей замены бедному Кавендишу и придумать трудно, — примас дал своему протеже лестную аттестацию. — Сэр Роберт — опытнейший юстициарий, муж змеиной мудрости и великого ума.

О деяниях мужа сего подробно повествует Найтон, каноник Лестерский, которого никак не заподозришь в симпатиях к бунтарям:

«Разъезжая повсюду, он никому не давал пощады и произвел великое кровопролитие… Ибо над всеми, кто был обвинен перед ним в вышесказанном деле, справедливо, или из неприязни, он немедленно произносил смертный приговор. Одних он приказал обезглавливать, других вешать, иных велел волочить через весь город, затем обезглавливать, четвертовать и вешать в четырех концах города, у иных же приказывал выпускать внутренности и сжигать их на глазах у них, пока они еще были живы, а затем четвертовать их и вешать в четырех частях города, воздавая каждому по заслугам его».

Люди занимались привычным делом, ели, спали, грешили, каялись. Под резцом ваятеля оживал камень. В соборе Глостера была закончена гробница Эдуарда Второго, в Вестминстере не утихал восхищенный шепот у саркофага Эдуарда Третьего. Гениальный зодчий свел арки средокрестия в Уэльской церкви. Изысканные стихи о небесной любви слагал Джон Гаузер, одинаково свободно владея французским, английским, латынью. В Оксфорде и Кембридже решались тончайшие проблемы гносеологии духа, а рядом творились немыслимые гнусности. И все это как-то уживалось под одним небом.

Мерзость палачей обнажает ничтожество власти. В памяти народа преступный король неотделим от злодея судьи.

Прибыв в сопровождении Трезилиана в Челмсфорд, Ричард подписал патент, в котором объявлял недействительными все ранее пожалованные грамоты и отказывался от обещаний, данных в Майл-Энде. Документ был размножен и направлен во все графства. Утратившие силу бумаги предлагалось под угрозой конфискации имущества немедленно представить в Королевский совет для уничтожения.

Днем позже последовал новый указ, где Ричард доводил до всеобщего сведения, что Джон, герцог Ланкастерский, которого вместе с другими верными подданными облыжно обвинили в измене королю и королевству, вовсе не повинен в этих преступлениях, а, напротив, всегда был и остается верным короне, являясь главным ревнителем королевской чести.

Обведенный вокруг пальца, Болинброк повез отцу добрые вести. Он так и не понял, что с эрой Гонта покончено навсегда и двор не желает его возвращения. Самое время было бросить черни подачку.

Для усмирения Сент-Олбанса Бекингэм намеревался послать Уорика, однако в самую последнюю минуту выяснилось, что беспорядки в собственных манорах высокородного эрла требуют его безотлагательного вмешательства. В самых изысканных выражениях Бошан Уорик дал понять королю, что своя рубашка ближе к телу, и увел лучшую часть войска.