Милош Кратохвил - Магистр Ян

Город охватила тревога. Ее принес мартовский ветер, насыщенный ароматами пробуждающихся полей и лугов. Пряный воздух заставлял каждого глубже дышать, ускорял кровообращение, обострял зрение, а влюбленных делал развязными.

Улицы и площади заполнились торговками. Многие из них продавали любовные зелья. В темных уголках, прячась от глаз городского надзирателя, сидели мудрые старцы, всегда готовые извлечь из своих тиглей философский камень. По таинственному сигналу потайными дверями к ним впускались те, кто желал за свои дукаты узнать секрет превращения обычного металла в золото.

По ночам затевались драки на улицах и в трактирах. Рыбаки Боденского озера вылавливали сетями утопленников — убитых или самоубийц. Часть констанцского кладбища, отведенная для грешников, наложивших на себя руки, покрылась свежими буграми.

Весеннее волнение охватило не только гуляк, карманных воров и уличных бродяг. Оно проникло во дворцы, людские, мастерские, винные погребки, канцелярии и оттуда — в трапезные и альковы знатных особ. Люди подходили друг к другу, склоняли головы, таинственно шепча что-то, но тотчас умолкали, когда мимо них кто-нибудь проходил.

Шпионы Сигизмунда не спускали глаз с дома, где жил Фридрих Тирольский. Герцог почти никуда не выходил. Он развлекался, принимая гостей, и без просыпу пьянствовал. Его забавы не вызывали никаких подозрений. Сигизмунд от души веселился, выслушивая отчет о скудных по изобретательности радостях этого по-мясницки грубого герцога. Его фантазия вполне удовлетворялась тем, что могли предложить ему публичные дома Петерсхаузена.

Визиты Фридриха к папе скоро прекратились. Как ни странно, Иоанн XXIII углубился в себя и уединился в своем дворце, — поведение папы казалось очень подозрительным.

По городу, точно пчёлы, летели слухи о том, что повар Сигизмунда попался, когда по наущению папы сыпал яд в кушанья своего господина; что в Констанц понаехала уйма переодетых чехов, которые хотят освободить из тюрьмы своего земляка-еретика; что сегодня ночью сбежал папа; что готовится избиение всех его сторонников; что стража Сигизмунда зарубила палашами молодого эфиопского посла, схваченного в постели королевы Барборы; что на доминиканский монастырь слетелось множество сычей и сов, которые своими криками разбудили монахов.

Особенно широко распространялись слухи, которые порочили папу и его кардиналов. Это привело к тому, что часть приверженцев папы собрала вещи и покинула город. Слухи разносили всякие ловкачи, которые ничего не брали за свой товар с его любителей.

Сигизмунд решил спутать карты. Он посетил Иоанна XXIII и герцога Фридриха и заговорил с ними об этих слухах. Сигизмунд назвал их бессмысленной болтовней. Сплетники — близорукие люди. Они низко ценят мудрость папы! Святой отец никогда не поступит безрассудно, не станет мешать собору. Тот, кто совершит нечто подобное, навлечет на себя гнев христианского мира и грозный отпор римского короля. А тому, кто окажет помощь такому человеку, придется проститься с головой.

Иоанн XXIII и Фридрих Тирольский с невинными лицами выслушали угрозы римского короля, словно он говорил о вещах, которые их не касались.

После этой встречи папа решил показать, что он продолжает оставаться полновластным главой церкви и что его отношение к римскому королю нисколько не изменилось. В середине поста, во время воскресной мессы «Laetare», [68] «Радуйся!» — слово, которым начинается одна из воскресных месс. папа заявил о своем желании вручить золотую розу тому, кто обладает нравственной чистотой и непорочностью. На торжественный обряд папа пригласил римского короля со всем двором, духовных сановников и светских послов.

Мартовское солнце выманило людей на улицы. Шумная, пестрая толпа заполнила их. Людские потоки и ручейки двигались к кафедральному собору. Там ожидалось интересное зрелище. Всё пространство перед храмом было свободным. Городская стража не позволяла занимать его. По нему двигались пешеходы, всадники на конях и мулах, носилки со знатными особами. За кордоном стражи толпились любопытные. Перед ними шагали кардиналы, архиепископы, епископы и аббаты, одетые в пурпурные сутаны, бело-золотые ризы, с кардинальскими шапочками на голове, завязанными у подбородков бахромчатыми шнурами, в остроконечных митрах, профессорских беретах, с золотыми цепями вокруг шеи, и дворяне — в вязаных, тесно облегающих ноги штанах, в башмаках с носами-клювами. Рукава у кафтанов были с прорезами и вздувались. На рукавах, окаймленных мехом, блестели вышитые гербы. Дворяне, особенно имперские, были в латах. Французские латники заменили свои шлемы беретами из ткани или мягкими шляпами с козырьками и страусовыми перьями.

Еще пестрее выглядели иноземные послы. Могучие фигуры русских привлекали внимание своими долгополыми выдровыми шубами с серебряными застежками на груди и собольими шапками, расширявшимися кверху. Металлические прутья, украшенные птичьими перьями, делали польских рыцарей похожими на огромных хищных птиц. Строгих светловолосых шведов легко было заметить по их меховым шапкам с несколькими остриями. Члены Тевтонского ордена, одетые в броню с головы до пят, в гладких шлемах, похожих на вёдра с отверстиями для глаз, напоминали ожившие металлические статуи, наряженные в белые плащи с огромными крестами. Любопытная толпа заволновалась, когда появился эфиопский посол в белоснежном тюрбане, украшенном хвостом райской птицы. Глаза посла лениво щурились, а в самых уголках их ярко поблескивали белки. У женщин захватывало дыхание, когда знатный дикарь глядел в их сторону. Он что-то не походил на человека, зарубленного палашами!

За эфиопами двигалось посольство великого султана Марокко. Гляди-ка, настоящие мавры! А кто эти усачи с орлиными носами и кожей желто-воскового цвета? Говорят, они из далекой Сирии. Где она? Сколько золота на сирийцах, оно даже в их ушах!

Герцоги и воеводы приехали со своими свитами.

Последними прибыли папа и Сигизмунд с Барборой. Люди, — по крайней мере те, что стояли впереди и имели достаточно места, — опустились на колени и начали кричать: «Слава!»

Святой отец и римский король вошли в храм. На башне зазвонили колокола, а с хоров раздались протяжные, торжественные звуки оргáна. Когда главы христианства сели на свои троны, оргáн замолк и с хоров зазвучала чудесная музыка. Те, кто разбирался в ней, навострили слух. Большой оркестр! Да, большой оркестр в церкви. Видно, Иоанн XXIII не поскупился! Основную мелодию вели струнные инструменты — тимпанон, [69] Тимпанон — многострунный щипковый музыкальный инструмент, предшественник цимбал. цитра, крыло алла богемика [70] Крыло алла богемика — старинный многострунный щипковый инструмент. с двойными скрещенными струнами и пять лютен. К ним мягкими голосами присоединились скрипичные фидулы, [71] Фидула — пятиструнный смычковый инструмент, похожий на большую скрипку. роты [72] Рота — смычковый инструмент, напоминающий современную скрипку. и басовитая тромба марина. [73] Тромба марина — смычковый инструмент в виде высокой трехгранной пирамиды, как правило — двухструнный. Сверху лилась легкая, нежная мелодия, в которую лишь изредка вступали более звонкими голосами тромбоны, серебряными звуками — рожки и мягкими тоскливыми звуками — рога. Потом хор спокойно запел торжественный фобурдон, [74] Фобурдон — четырехголосное сочинение для хора. в котором особенно выделялись могучие басы.