Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование

«Великий Могол» говорил о своей политике в Индии и соседних землях. Оправдывал то, что было сделано. Отстаивал то, что еще можно было отстоять: ведь эти трусливые виги во главе с Гладстоном готовы отказаться от всех приобретений в Афганистане. Он требовал сохранить власть Англии над Кандагаром, призывал соединить его железной дорогой с долиной Инда, чтобы направить торговлю Центральной и Средней Азии в порты Калькутту и Карачи, «а отсюда, — разъяснял Литтон, — в Ливерпуль и Лондон».

Ему щедро аплодировали: в палате лордов правительство либералов не пользовалось особыми симпатиями. Биконсфилд с глубоким удовлетворением писал своей приятельнице леди Брэдфорд, что его питомец становится «хозяином положения» и сможет рассчитываться с политическими оппонентами полновесными ударами.

Радость нового пэра от успешного дебюта в Вестминстерском дворце была вскоре омрачена печальным известием из Африки. 27 февраля 1881 года погиб его ближайший советник, сердечный друг и собеседник, теоретик и знаток военного искусства — Джордж Колли. Верховный комиссар Юго-Восточной Африки, губернатор и главнокомандующий, генерал-майор Колли погиб как простой солдат во время ночной атаки буров при Маджубе ровно через семь месяцев после проклятого сражения у Майванда…

Майванд, Майванд! Это именно он поставил под сомнение возможность сохранить господство Британской империи над Южным Афганистаном. В глубине души Литтон хорошо понимал, что его речь в палате лордов, как бы высоко она ни расценивалась, не окажет ни малейшего влияния на политику находящихся у власти либералов.

Ему не помогла и авторитетная поддержка: когда 8 и 9 марта 1881 года в парламенте развернулись дебаты по кандагарскому вопросу, экс-премьер граф Биконсфилд произнес патетическую речь во славу активной имперской политики и решительно высказался в пользу предложения Литтона — удержать Кандагар со всей округой, присоединив их к британским колониальным владениям.

Статс-секретарь по делам Индии лорд Гартингтон то краснел, то бледнел, читая речи консерваторов:

— Они ничего не желают знать! А ведь там творится нечто невообразимое: нападения, бунты, мятежи… Нам удастся закрепиться в Южном Афганистане, только если мы выселим или уничтожим всех его жителей, заменив их своей армией.

Мартовское выступление престарелого Биконсфилда оказалось последним в его жизни. 19 апреля он умер. По совпадению в том же месяце англо-индийские войска покинули Кандагар. Смерть лидера консерваторов явилась в каком-то смысле символом смены методов британской политики по отношению к Афганистану, смены вынужденной, вызванной героическим сопротивлением афганского народа. Вместо военного вторжения — военно-политическое давление, дипломатический нажим.

Возвращаясь в Индию, английские генералы передали контроль над Кандагаром и значительную часть своего вооружения Абдуррахман-хану, зарекомендовавшему себя наилучшим образом. Он получил и крупную денежную субсидию. В ряде столкновений войска Абдуррахман-хана одержали верх над ослабленной сражениями с англичанами армией Аюб-хана и овладели Гератом. Аюб-хан бежал в Иран и умер на чужбине после тридцати трех лет изгнания.

Майвандская колонна в Кабуле.

Но его подвиг и его заслуги перед родиной не были забыты. К одной из площадей Кабула ведет улица, названная Майвандской, а на самой площади установлен обелиск в память знаменитой победы — Майвандская колонна. Прославляющие успех афганского оружия памятники воздвигнуты также в Майванде и Кандагаре. Об этой победе до наших дней рассказывают легенды, пишут баллады и поэмы, повести и романы.

А вот старший брат Аюб-хана — Мухаммад Якуб-хан, правивший страной менее года, не остался в народной памяти. Ему не простили Гандамака и соглашательской политики. Якуб-хан пережил брата на девять лет и тоже кончил дни в изгнании.

Абдуррахман-хан, воссевший на престол в результате совершенно неожиданного поворота судьбы, сумел объединить под своим владычеством Афганистан. Он правил страной около двадцати лет. Это был свирепый правитель. Он любил повторять, оправдывая свои зверства: «Дикими лошадьми не правят шелковыми вожжами». Жизнь, полная случайностей, приучила его быть готовым ко всему. У дворца постоянно стояла наготове пара резвых коней. К их седлам были приторочены мешки с деньгами, оружием и запасом продовольствия.

Период царствования Абдуррахман-хана насыщен народными восстаниями. Все они жестоко подавлялись. Но, как ни странно, именно он оказался одним из немногих эмиров в истории Афганистана, спокойно скончавшихся на своем ложе…

Общие итоги трагических событий, нашедших отражение в этой книге, нам поможет подвести одно из ее главных действующих лиц.

Граф Литтон был искренне возмущен политикой правительства либералов на Востоке. Он потерял интерес к происходящему в парламенте, редко показывался в своем лондонском доме на Гросвенор-сквер, 12, в Вест-Энде, и лишь по важным причинам покидал усадьбу Небуорс-парк в Хартфордшире.

Литтон часто заставлял себя садиться за письменный стол, и пол его кабинета, как когда-то в Симле, вскоре покрывался клочьями бумаги. Выскакивал он оттуда взъерошенный и возбужденный. Леди Литтон уже знала: и сегодня вдохновение не пришло…

— Нет, Эдит, — жаловался он, — слишком большие запасы трудолюбия и энергии были израсходованы в Индии. Боюсь, я лишился всего, что питает вдохновение.

Чтобы отвлечься, Литтон взялся за давно начатое жизнеописание своего отца — писателя и государственного деятеля Эдуарда Джорджа Эрла Булвер-Литтона. Дело пошло, но и оно не давало ему полного удовлетворения.

«Великий Могол» попытался создать героическую поэму о тех, с кем встречался в Индии, и кто, выполняя его приказы, шел сражаться в Афганистан. Из этого ничего не получилось, и он вернулся к излюбленным полуабстрактным сюжетам, стремясь использовать в них индийские мифы.

Но снились ему сцены никогда не пережитых схваток с афганцами где-то в Бала-Хиссаре, за Джагдалаком, у Али-Масджида, на склонах Сулеймановых гор или близ Газни…

Однажды, разбирая почту, доставленную из Лондона, граф обнаружил в журнале «Импириэл энд Эйшиэйтик Квортерли Ревью» статью под туманным названием «Афганская дилемма». Под ней стояла претенциозная подпись — «Историкус».

Леди Литтон, беседовавшая в гостиной с приехавшей навестить ее приятельницей, была встревожена шумом, донесшимся из библиотеки. Через мгновение к ним влетел разъяренный пэр и, не обращая внимания на гостью, закричал, потрясая журналом: