Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование

Как бы ни выходил из себя темпераментный майор, слушая вздор, который нес какой-нибудь вождь племени или опальный придворный, сердечный и радушный прием с обильным чаепитием был всем им обеспечен. Довольно быстро резиденция британского полномочного министра преобразилась в политический центр, грозивший подменить собой дворец, где слабовольный и недалекий эмир никак не мог решить, какую линию поведения ему следует избрать в отношениях с энергичным инглизи.

Каваньяри являлся во дворец, когда ему заблагорассудится. С каждым днем росло его влияние на афганского повелителя. Последовательно проводя ту линию, о которой он писал вице-королю, Каваньяри добивался предоставления ответственных государственных должностей лицам, пользовавшимся его расположением и доверием.

При этом посланник вел себя так, будто он искренне желает помочь «еще не совсем опытному эмиру», как он с ласковой улыбкой говорил внуку Дост Мухаммад-хана.

— У вашего высочества нет и не может быть лучшего друга, чем я, представитель могущественной Британской империи, все помыслы правительства которой направлены на обеспечение безопасности и процветания Афганистана, — неизменно утверждал «Кави».

Его чрезвычайно интересовало состояние финансов страны и эмирской казны.

— Мы обязались оказывать вашему высочеству материальную поддержку, но перед присылкой денег должны выяснить, на что они будут истрачены…

И мустоуфи в надежде на очередной щедрый пешкеш полномочного министра согласно кивал головой, подтверждая настоятельную необходимость ознакомления пытливого инглизи с государственными секретами.

— Мы поможем вашему высочеству набрать, вооружить и обучить большое войско. Однако это лучше всего смогут сделать наши умелые и опытные офицеры, которых следует как можно скорее пригласить в Афганистан…

И сипахсалар Дауд Шах, тоже не без оснований рассчитывавший на соответствующую благодарность, обеими руками гладил свою бороду, призывая милость и благословение Аллаха на этого чужеземца: ведь он, как никто другой, понимает нужды и потребности афганской армии!

Базар в Кабуле.

Постепенно Каваньяри расширял рамки и масштабы своей деятельности. Вообще-то говоря, ничего особенно нового не происходило. Еще из Пешавара его агенты проникали в афганские земли в поисках тех, на кого можно было бы рассчитывать, когда будут созданы подходящие условия для того, чтобы «приручить» непокорный народ. Теперь эти условия значительно улучшились. Обосновавшись в столице, майор с большей легкостью мог вести операции по подрыву изнутри Афганского государства, и уже не из Пешавара, а из Кабула молчаливые и осторожные люди расползались по стране в поисках тех, кто в обмен на кожаные мешочки с золотом или на выгодные должности в будущем проявлял готовность примириться с господством великодушных и доброжелательных инглизи…

Правда, далеко не все посланцы Каваньяри могли похвастать успехом, однако майор не унывал. Он обожал чеканную мудрость своих далеких предков — латинские пословицы, и одна из них — «Капля долбит камень не силой, а частым падением» вполне подходила для данного случая. Не сегодня, так завтра, через неделю, через месяц, не подкупом, так убеждением, военной силой (в конце концов!), но он добьется утверждения в Афганистане британского влияния.

Пока же, как ни странно, чрезвычайного посланника и полномочного министра беспокоили мелочи бытового характера.

На следующий же день по прибытии миссии в Бала-Хиссар несколько слуг отправились на базар за свежими продуктами для англичан. С расходами не считались. Кабульские торговцы довольно посмеивались, получив за свои товары в три-четыре раза больше обычного. Потом на Чорсу появилась лагерная прислуга, которая закупила много всякой снеди для отряда гидов; она тоже расплачивалась, не торгуясь. После нескольких таких посещений цены на базаре взлетели, и если продавцы еще продолжали веселиться, то жителям столицы было не до смеха.

К тому же Чорсу вскоре превратился в арену перепалок, а затем столкновений и даже драк между кабульцами и прибывшими из Индии. Привыкшие к вольным нравам гиды, едва осмотревшись в Кабуле, попытались ввести их и там. Они приставали к женщинам, отдавали щедрую дань спиртному, строжайше запрещенному мусульманской религией, дебоширили на улицах.

С течением времени столкновения «гостей эмира» с населением Кабула выплеснулись далеко за пределы Чорсу. Гамильтон по приказу майора запретил своим подчиненным покидать расположение миссии без крайней надобности, но разве можно было удержать на маленьком пятачке столько народу?! Правдами и неправдами гиды, многочисленная челядь миссии выбирались в город. Новые перебранки и стычки кончались порой серьезными увечьями к неудовольствию Амброза Келли, которому заметно прибавилось работы.

Представителя Литтона выводило из себя то обстоятельство, что мелкие неурядицы отвлекали его внимание от гораздо более важных, политических дел. Таких, над которыми он был готов работать денно и нощно. В чем, в чем, а в трудолюбии ему нельзя было отказать. Особенно во имя достижения великих целей.

Вот и сегодня Каваньяри сидел в кабинете на втором этаже своего дома в Бала-Хиссаре, размышляя над жалобой некоего Исматуллы-хана. Этот незначительный гильзайский вождь оказал мелкие услуги англичанам, за что подвергся преследованиям афганских властей. Он уже навещал майора в Гандамаке, и тот, сославшись на только что заключенный договор, рекомендовал обиженному обратиться к эмиру за возмещением убытков. Однако Якуб-хан не только не помог Исматулле-хану, но, наоборот, конфисковал его имущество и заменил на посту главы рода Бахрам-ханом, двоюродным братом жалобщика.

«Бахрам-хан, Махрам-хан, Исматулла-хан, Хабибулла-хан, гильзаи, ализаи, попользаи, — со злостью бормотал про себя чрезвычайный посланник и полномочный министр, — дались мне ваши мелочные заботы! Если вы перегрызете друг другу глотки, мы от этого лишь выиграем — больше простора будет…» Раздражение не оставило Каваньяри даже при мысли о том, что он уже фактически стал некоронованным властителем Афганистана и что в будущем его ожидают еще более важные посты. Вызвав Дженкинса, он продиктовал ему письмо просителю. Оно было кратким. Майор рекомендовал Исматулле-хану вернуть отнятую собственность силой, а если окажется, что сделать это невозможно, то укрыться среди своих холмов и ждать дальнейших указаний от него, Каваньяри.

Едва он покончил с этим делом, как в дверь постучали. Не успел посланник отозваться, как на пороге выросла странная фигура. В грязной шапке, вывернутой мехом внутрь и надвинутой почти на глаза, ветхом, рваном халате, перетянутом веревкой, стоптанных туфлях, с посохом в руке и висящей через плечо высушенной тыквой — перед ним стоял типичный дервиш.