Андрей Караулов - Русский ад. На пути к преисподней

— Случилось то, что я хочу видеть Полторанина… — трубка резко упала на рычаг.

Феномен Коржакова заключался в том, что он по ночам был для Ельцина как лекарство.

Михаил Никифорович Полторанин жил здесь же, в Архангельском, недалеко от Президента.

«Не сделаю я, сделают они…»

Ночь была в самом разгаре.

«Совершенно очевидно, что, столкнувшись с фактом создания нового Союза, Президент СССР будет вынужден…»

Ельцин абсолютно доверял Полторанину. Министр печати был единственным человеком (кроме Наины Иосифовны с девочками и вечного Коржакова), кто после октябрьского пленума приезжал к Ельцину в больницу.

Неужели Александр Николаевич Яковлев прав, неужели Горбачев и после пленума, этого ужасного скандала, все равно хотел оставить его, Ельцина, в Политбюро? Но ведь не оставил, черт возьми!

А еще Ельцин любил Полторанина за ум — хитрый, крестьянский, практичный…

Полторанин явился мгновенно, словно ждал, что его позовут:

— Борис Николаевич, это я!

Ельцин улыбнулся:

— От кровати оторвал, Михаил Никифорович? Вы уж извините меня…

— Ничего-ничего, — махнул рукой Полторанин, — она подождет, да…

— Кто? — заинтересовался Ельцин.

— Кровать!

Полторанин широко, раскатисто захохотал.

Он знал, что Ельцин не терпит пошлость, но сейчас ночь, а ночью не грех, наверное, разрешить себе то, что не позволяет день.

— Зна-ачит… вот, Михаил Никифорович, — Президент протянул Полторанину папку Бурбулиса. — Хочу… чтобы вы прочли.

— Анонимка какая-нибудь? — Полторанин полез за очками.

— Анонимка. Но — серьезная.

Полторанин пришел в добротном, хотя и помятом костюме, в белой рубашке и при галстуке.

— Вот, пся их в корень, очки, кажись, дома забыл…

Он растерянно шарил по карманам.

— Забыли?

— Да я сбегаю, Борис Николаевич.

Ельцин протянул Полторанину рюмку и налил себе:

— Не надо. Коржаков сходит. А я пока вслух прочту.

Полторанин чокнулся с Президентом, быстро, уже на ходу опрокинул рюмку, нашел за дверью Коржакова и вернулся обратно.

— «Надо набраться мужества и признать очевидное: исторически Михаил Горбачев полностью исчерпал себя, но избавиться от Горбачева можно, только ликвидировав пост Президента СССР либо сам СССР как субъект международного права…»

Ельцин начал тихо, вполголоса, но тут же увлекся, прибавил голос, так что на улице было слышно, наверное, каждое слово Президента России.

«Театр одинокого актера», — подумал Полторанин.

Где-то там, высоко, играли звезды, равнодушные ко всему, что творится на земле. Окна у Ельцина были плотно зашторены, старый синий велюр тяжело опускался на пол, будто это не шторы, а занавес в театре, и никто из людей, из двухсот пятидесяти миллионов человек, населяющих Советский Союз, не знал, что именно сейчас, в эту минуту, решается их судьба — раз и навсегда.

Рюмка с коньяком стояла на самом краешке письменного стола, но Ельцин не пил. Его голос становился все громче и тяжелее, в воздухе мелькал указательный палец. Он вытаскивал, вырывал из себя ленивые, как холодные макароны, фразы Бурбулиса с такой силой, что они тут же лопались, разрывались на отдельные слова, буквы, запятые и восклицательные знаки… — Ельцин выкидывал из себя эту словесную массу так, будто ему, Президенту России, очень хотелось очиститься, убить сомнения и страх.

Побороть свою совесть.

В 1913-м Россия отмечала трехсотлетие дома Романовых. Великий царь Николай Александрович Романов был царем, но не был государем, тем более — великим: после трех лет Первой мировой войны это поняла, наверное, вся Россия. Николай Романов (так же, как и Горбачев) не хотел (и не умел) проливать кровь. И — проливал ее беспощадно: Кровавое воскресенье, 1905 год, Ленский расстрел, «столыпинские галстуки», война и революция.

На самом деле между Николаем Романовым и Михаилом Горбачевым много общего, и прежде всего — личная трусость, страх перед своей же страной.

У Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева, Андропова не было страха перед Россией (пусть по некой наивности, как у Брежнева, но не было!). Иное дело — последний царь Романов и последний Генсек Горбачев. В первой четверти XX века Россией уже руководили специалисты по диалектическому материализму — Владимир Ленин и Лев Троцкий. Но разве им, Ленину и Троцкому, холодным и очень жестоким людям, могло прийти в голову то, с чем жил последние полгода демократ-материалист Геннадий Бурбулис: разоружить страну, окончательно, уже навсегда раздарить собственные земли, вместе с людьми, сотнями тысяч русских людей (Крым, например), нанести смертельный удар по рублю, по экономике, по своим заводам, то есть убить свою страну…

Все империи рано или поздно разваливаются.

Так ужасно, так жестоко не разваливался никто и никогда: ни до, ни после Союза ССР.

Никто и никогда.

С такими потерями.

Полторанин замер. Он сразу понял все, что хочет услышать от него Президент, и приготовился к ответу.

Ночь плотно окутала дачу, и в небе все так же мерцали звезды, равнодушные к тому, что происходит на земле…

— А идея, между прочим, отличная, да? — Полторанин встал, перевернул стул спинкой вперед и уселся перед Ельциным. — И Гена… Гена ведь сочинил, да?.. Гена добротно накатал, хорошо.

Ельцин откинул бумаги на стол и потянулся за рюмкой.

— Михал Сергеич-то что… — Полторанин шмыгнул носом, — Михал Сергеич в гроб себя сначала загнал, а теперь — решил шевельнуться, тесно ему в гробу оказалось, не понравилось!

Рюмка скрылась в кулаке так, что ее не было видно, из-под пальцев виднелся лишь маленький кусочек красного стекла.

— А из СНГ, Борис Николаевич, — Полторанин опять шмыгнул носом, — тоже, я думаю, мало что выйдет, да? Кто-нибудь, Гамсахурдиа например, сразу взбрыкнет, иначе его ж свои… местные товарищи не поймут.

Они ж все там, в Грузии, власти хотят, все поголовно, потому и в бутылку лезут… Если человек не знает куда, к какой пристани он держит путь, для него ни один ветер не будет попутным. А надо как, Борис Николаевич? — Полторанин говорил очень спокойно, делая большие паузы, но уверенно. — Братский славянский союз. Братья мы или кто? Плюс, допустим, Назарбаев. А почему нет? Русских в Казахстане полно, каждый второй! Назарбаев — это как приманка, пусть все видят, что дорога открыта! И тут, Борис Николаевич, интересная вещь выйдет: не мы будем виноваты, что кого-то в союз к себе не позвали — да? Это они, ребята с окраин, Гамсахурдиа тот же, виноваты, что к нам не идут…

Ельцин молчал, уставившись в лампу. Полторанину вдруг показалось, что Ельцин совершенно его не слышит, но Полторанин говорил, говорил:

— …А чтобы новые краски, Борис Николаевич, были, чтоб СНГ, значит, не реставрировал СССР, потому что на хрена нам это надо, да? В славянский союз можно, я думаю, и Болгарию пригласить — а почему нет? Тоже славяне…