Николай Шпанов - Повести об удачах великих неудачников

— Кабы моя воля, я б их заставил в петле плясать.

— Пути господни неисповедимы. Мы с тобой не можем знать, что ждет этого еретика — петля или топор. Возблагодарим же всевышнего за то, что он избрал нас орудиями очищения стада Христова от шелудивой овцы. Так или иначе, но заблудшей душе Папена осталось недолго мучиться в его гнусном теле.

— Добраться бы только до него!..

Папен отстал от собеседников. Плотнее завернувшись в плащ, он устало побрел к окраине Парижа.

Прячась от людей, пугаясь всякой тени, Папен всю ночь провел на ногах. Он бродил, боясь присесть и заснуть, чтобы его не застигли врасплох. Только когда рассвело и патрули ночной стражи кончили обход, он решил отыскать какую-нибудь харчевню. Там он хотел попросить бумаги, чернил и позволения посидеть один час за столом, чтобы написать прошение королю.

Папен не скоро нашел пустой трактир. Это было на самой окраине города. Поспешно, как только мог, он набросал прошение Людовику и снова вышел на улицу, прикрыв лицо плащом.

День выдался яркий. Каждое дуновение ветерка приносило волны нового зноя. Можно было бы ждать дождя, если бы небо не было так безмятежно сине.

Папен пересек весь город, направляясь к Лувру. Площадь Карузель была полна жадными до зрелищ парижскими бездельниками. Папен с трудом протискался, сквозь толпу. Добравшись до набережной у аббатства Сен-Жермен, он увидел, что и здесь также много народа. Тогда он решил занять место поближе к дворцу и дошел до самой цепи стражников, сдерживавших напиравший народ.

Король должен был прибыть к полудню, но колокола аббатства уже призывали верующих к вечерней мессе, а Людовика не было. Истомленная ожиданием толпа, не стесняясь, бранила порядки. Зной уже сменился свежестью вечера. Все чаще слышались напоминания о пропущенном ужине…

Была уже ночь, когда послышались наконец звуки труб и засверкали факелы. Вот показался длинный королевский поезд. Пешие скороходы сменились конной стражей, конная стража — мушкетерами. Сверкали расшитые камзолы. Факелы, которыми размахивала стража, сыпали смоляные брызги на головы зрителей, В толпе слышались вопли обожженных и задавленных. Те, кто стоял сзади, ничего не видели из-за спин стоящих впереди, но все лезли друг на друга, радостно крича.

Но вот под напором конницы толпа раздалась, образуя широкий проход. Показалась карета, запряженная цугом вороных коней. Между ушами лошадей торчали огромные султаны из перьев. Султаны качались в такт золоченой верхушке кареты. Колеса экипажа были такой величины, что, стоя на земле, едва можно было достать их верхний край рукой. Красный кузов кареты украшала позолота. Золотом отливали и сбруя на лошадях, и атласный камзол кучера — огромного толстенного детины, который, как памятник, возвышался на высоченных козлах.

Тысячи шей вытянулись. Люди старались хоть что-нибудь увидеть в окнах кареты. Там, на пунцовом шелке подушек, восседали двое. Один, сидевший в самой глубине, был одет в камзол, богато расшитый золотом и драгоценными камнями. Шляпа с несколькими рядами перьев покоилась поверх огромного черного парика. Длинные локоны волнами ниспадали на плечи, где топорщились пышные банты. Из-за тени, бросаемой шляпой на лицо едущего, зрителям не был виден густой слой румян и белил, покрывавший щеки Людовика. Сквозь окна можно было различить лишь профиль с тяжелой, отвисшей губой и огромным крючком мясистого носа, свесившегося к самому подбородку.

Это был Король Солнце.

Вдруг все дрогнуло: скороходы, стража, толпа зрителей. Королевский поезд приостановился.

Перед шестеркой королевских лошадей, прямо на пыльной мостовой, стоял, преклонив колена, Папен. Когда лошади стали, он вскочил и побежал к дверцам экипажа. Лицо короля исказилось от испуга. Он порывисто откинулся еще глубже, прижался в самый угол кареты, стараясь спрятаться в подушках. Глаза «Непобедимого» Людовика сделались круглыми от страха, нижняя губа еще больше отвисла и затряслась.

Глаза Папена встретились с глазами короля. Папен сунул руку за пазуху: он хотел достать свое прошение. А королю почудилось, что сейчас этот человек в черном плаще выхватит пистолет и сноп огня метнется в лицо монарху Франции.

Все это произошло очень быстро. Сидевший рядом с королем вельможа едва успел сообразить, что происходит. Он схватился за шнурок, ведущий к кучеру, и панически задергал его. Кучер хлестнул по упряжке длинным бичом, кони дернули. Сбитый золоченой подножкой, оглушенный, Дени отлетел в сторону. Толпа сейчас же сомкнулась вокруг него.

Когда Папен пришел в себя, он почувствовал на плече тяжелую руку. Над ним стоял человек в полицейском камзоле.

— Вставайте и следуйте за мной, — сказал он.

Дени послушно поднялся и пошел следом за быстро шагавшим полицейским. Теперь ему в голову не приходило бежать. Он знал, что во всем Париже, во всей Франции ему не найти убежища. А полицейский все ускорял шаг. Дени едва поспевал за ним.

Когда они вышли из толпы, полицейский остановился и прошептал:

— Господин Папен, я даю вам возможность бежать. В вашем распоряжении всего несколько часов. Выберите кратчайший путь к гавани… Во имя отца и сына, во славу протестантской церкви.

При отблеске ручного фонаря полицейского Папен увидел его лицо. Оно показалось ему знакомым, но вспомнить, кто это такой, Папен так и не смог. Прежде чем он собрался с мыслями хотя бы для того, чтобы поблагодарить своего неожиданного спасителя, тот исчез.

Папен понял одно: его спас гугенот.

Папен отвинтил крышку котла и вынул его содержимое. Это было прозрачное желе. Несколько часов назад Папен заложил в котел раздробленные кости, купленные по дешевке у соседа-мясника, залил их водой и поставил котел на огонь. Кости превратились в желе.

Папен приправил желе кореньями, посыпал индийским перцем и с аппетитом принялся за ужин. Правда, это кушанье уже начинало ему надоедать: оно давно стало единственным блюдом в его меню. Но зато это было самое дешевое, что мог себе приготовить Папен.

Пять лет назад он впервые ступил на землю Англии. Эта страна встретила его не слишком ласково. Больше года он слонялся без дела, жил в трущобах лондонской бедноты и голодал. Чопорные английские ученые не желали знать оборванного французского бродягу. Но вот наконец о его приезде узнал Роберт Бойль — знаменитый физик — и пожелал с ним повидаться.