Александр Западов - Подвиг Антиоха Кантемира

Оценить его способности поводы были. В 1734 году, когда свергнутый польский король Станислав Лещинский пытался вернуть свой престол, а правительство Франции старалось ему помочь, Шетарди сумел уговорить короля Пруссии дать приют бывшему государю Польши, когда тот, под натиском русских войск, переодетым бежал из Данцига.

Если Кантемир думал, что резвый Шетарди соберется в Россию скоро, он ошибся. Прежде всего Шетарди постарался увеличить свое денежное содержание, отчаянно торговался — и довел его до пятидесяти тысяч ливров в год, а считая на русские деньги — до десяти тысяч рублей. Затем стал набирать свою свиту, нанимать прислугу, делать закупки и наконец тронулся в путь.

Обоз не спеша из Парижа добрался до Берлина — и здесь Шетарди остановился надолго. Он был известен в городе, сам знал многих — и принялся ходить по гостям, хвастаться, обедать, пить шоколад, приглашая поехать с ним в холодную Россию, где можно достать хорошие и дешевые меха.

Когда Шетарди продолжил свой путь, с ним отправились двенадцать кавалеров, восемь духовных лиц, секретарь миссии, знаменитый повар Барридо с шестью помощниками, полсотни слуг и пажей. Десятки подвод повезли предметы домашней обстановки, личные вещи. Не желая терпеть недостатка в напитках, Шетарди захватил с собой в устланных соломой и тряпками ящиках сто тысяч бутылок вина различных сортов и среди них — семнадцать тысяч бутылок шампанского.

Король Франции Людовик XV вручил маркизу Шетарди перед его отъездом длинную инструкцию, смысл которой кратко мог быть выражен так: постарайтесь вытеснить австрийское влияние в России французским, не останавливаясь перед сменой правительства. Вам будут помогать сами русские. Немцы им надоели.

Но как найти в Петербурге этих русских? Шетарди знал только свой родной язык, и для объяснений с императрицей Анной Иоанновной и Бироном ему нужен бывал переводчик с немецкого. При дворе по-французски говорил князь Александр Борисович Куракин, другие вельможи этим языком еще не владели. А ведь французскому послу предстояли разговоры на такие тонкие и небезопасные темы, что чье-либо посредничество начисто исключалось.

Вино, по наблюдениям Шетарди, обычно служило верным козырем за столом опытного дипломата, но в России — есть же на свете такое государство! — оно для французского посла важного значения не получило. Русские вельможи и придворные пили охотно и очень много — запас бутылок, что замечал расчетливый хозяин, таял день ото дня, — но рассказывать не торопились и покровительства короля Франции отнюдь не искали. Вот когда признанный дипломат королевский посол маркиз Шетарди пожалел, что не учился языкам, хотя бы немецкому, что нетрудно было бы делать и Берлине!

Заняв свою резиденцию в Петербурге 15 декабря 1739 года, Шетарди донес королю Франции Людовику XV, что его встречали и принимали великая княгиня Анна Леопольдовна, цесаревна Елизавета Петровна и другие важные особы. В январе 1740 года он описал, с каким достоинством нанес визит герцогу Курляндскому Бирону, радуясь собственной скромности.

"Свита моя, — писал он королю, — состояла на этот раз лишь из двух верховных форейторов, двенадцати лакеев, шедших попарно, и пажей… в двух других каретах, следовавших за мной, находились дворяне моей свиты. Герцог Курляндский в сопровождении значительнейших лиц своего двора встретил меня при выходе из кареты, везде подавал мне руку; его слуги были выстроены шпалерами; кресла наши были одинаковы, и он проводил меня точно таким же образом".

А вот герцог Бирон, пожалуй, обставил свой визит с излишней пышностью, — судите сами, ваше величество, сообщал далее Шетарди:

"Ничего не было опущено для того, чтобы сделать этот выезд пышным и блестящим; в нем участвовали: один фурьер верхом, два верховых форейтора, три кареты, запряженные шестерками, в которых сидели дворяне свиты герцога, с двумя лакеями при каждой карете, верховой шталмейстер, двадцать четыре конюха верхами, двадцать четыре пеших лакея: четыре скорохода, два негра, шесть егерей, двенадцать пеших пажей и два камер-пажа перед запряженной шестеркой герцога Курляндского; последняя была окружена двенадцатью гайдуками, а позади находились два турка".

Наверное, не торопясь из важности встретить всесильного временщика, некоронованного мужа царицы Анны Иоанновны, Шетарди из-за оконной шторы наблюдал процессию, пересчитывал гайдуков, лошадей, лакеев и записывал цифры, чтобы представить отчет в Париж…

Король Франции был доволен таким обращением своего дипломата, его пониманием придворного этикета и советовал продолжать вращаться в свете с той же ловкостью. Впрочем, он поправил Шетарди, напомнив ему, что между креслом и стулом со спинкою, как предметами дипломатического обихода, есть различие, и весьма существенное, В рескрипте на имя Шетарди 14 февраля 1740 года Людовик писал:

"С правилами этикета согласно, чтобы вы первенствовали перед министрами, делающими вам визит. Но вы чересчур далеко простерли свою вежливость, предоставив одинаковые с вами кресла лицам, имеющим лишь звание резидентов. Строго говоря, им надлежало дать место лишь на стуле со спинкой. Но так как вам не придется более придерживаться подобного ритуала, то вам и не будет никакого повода вторично оказывать эту вежливость, на которую нельзя давать права".

Шетарди поспешил сообщить, что его при русском дворе встречают чрезвычайно вежливо — перед ним распахивают обе половинки дверей, чего удостаивают далеко не каждого гостя. А когда он выходит из дворца, его сопровождают от апартаментов до кареты два камер-лакея с факелами в руках. Все было так, но впечатление королевского упрека долго не сглаживалось.

Вроде бы все пустяки — стул со спинкой, без спинки, лошадей в запряжке две, или шесть, или двадцать шесть, а на поверку выходило, что иной посол не сумел поддержать достоинство своего государя, или шире — своей страны, родины-матери, он утрачивал вес в оценке своих собратьев-дипломатов, правительственных чиновников, придворных особ — и понуждаем был отъехать к себе, не добившись предупреждения войны или не сговорясь о мирном договоре.

Свои верительные грамоты Шетарди должен был вручить русскому государю Иоанну VI, или, проще говоря, Ивану Антоновичу, которому исполнилось шесть месяцев от роду. Шетарди требовал, чтобы его принял император лично, а не правительница Анна Леопольдовна, его мать, или отец, принц Антон, герцог Брауншвейг-Люнебургский. Шетарди жаловался кардиналу Флери, что в России чинят ему препятствия в исполнении обязанностей посла его величества короля Франции.

Флери недовольным тоном заявлял Кантемиру протест, тот писал в Петербург, рекомендуя разрешить аудиенцию, потому что жалобы Шетарди теперь стали мешать русскому послу вести переговоры с кардиналом Флери.