Александр Западов - Подвиг Антиоха Кантемира

В феврале 1741 года Остерман прислал наконец Кантемиру высочайший рескрипт от имени Ивана Антоновича, в котором государь пояснял, что он вовсе но показывает своей холодности французскому послу и относится к нему с полным вниманием. Однако, писал он, "дело в том состоит, что сущее и первое младенчество, в котором еще находимся, весьма нам препятствует чужестранного министра к себе допустить и яко во всех историях никакой пример не сыщется, который к сему случаю применить возможно было".

Кантемир вновь отправился к Флери, затем побывал у Амело, старательно доказывая французским дипломатам, что русский государь некоторым образом младенец и в истории нет примеров беседы царственных, но грудных детей с послами иностранных государств — они еще не умеют говорить.

На это Амело возразил письмом, состоявшим из девяти пунктов. Главным был гот, в котором говорилось, что если иностранные министры посылаются к лицу государскому, то ему одному и должны передать свои бумаги. Как докладывал в Петербург Кантемир, Амело уверял, что "нимало достоинству вашего императорского величества и характеру посольскому не кажется быть неприлично, чтобы ваше императорское величество при такой аудиенции лежали в колыбелях и при грудях кормилицы, понеже те обстоятельства с возрастом вашим нераздельны".

Переписка об аудиенции Шетарди продолжалась и в течение последующих месяцев. Сознавая бесполезность ее, Кантемир сообщил в Петербург 1 июня 1741 года:

"Докучая вашему императорскому величеству такими неприятными донесениями о деле Шетарди, я по должности своей желаю дать вам понять, с какими людьми мы принуждены иметь дело, и что каково бы ни было прилежание и искусство чужестранного министра, он мало может надеяться на удачу, если нет в чем интересу для Франции. Поэтому мне понятны жалобы Шетарди, и, если бы не дерзко было мне столь далеко проницать, я б сказал, что во всем здесь видна склонность к разрыву, чтоб можно было чем-нибудь извинить отправление эскадры в Балтику, когда придет к тому время, и поведение маркиза Шетарди, по-видимому, служит средством к этому".

О конце концов аудиенцию провели так: французский король разрешил, чтобы Шетарди был принят герцогом Брауншвейг-Люнебургским, если так поступили и с другими иностранными министрами. Однако Шетарди должен поставить верительную грамоту прямо перед лицом лежащего в колыбели императора, а не вручать ее кому-либо, и речь свою произнести, обращаясь к нему же.

Когда длинная эта история закончилась и в Париже получили о том известия, Кантемир, беседуя с кардиналом Флери, заметил:

— При всех своих, может быть, достоинствах, маркиз Шетарди, чего нельзя не увидеть, является человеком беспокойным в поступках и любит преувеличивать всякие мелочи.

— Пожалуй, — ответил Флери. — Однако должен уверить вас, что я такое поведение порицаю и не могу любить тех людей, которые склонны к ябеде.

У кардинала были свои представления об искренности, выработанные годами дипломатической службы.

После долгой болезни 20 мая 1740 года умер прусский король Фридрих-Вильгельм I. На престол взошел его сын Фридрих II. Он, как было известно, получил от отца завет жить в дружбе с Россией, иметь с нею союз, не торопиться менять политику, покуда не вникнет в политическую обстановку, — и выполнил просьбы родителя. В октябре того же года Фридрих предложил русскому правительству заключить союз с Пруссией. Он сделал это, узнав о кончине австрийского императора Карла VI.

Ожидали, что эта смерть вызовет попытку баварского курфюрста захватить Верхнюю Австрию, Богемию или Тироль, что взбунтуется венгерский народ и турки пойдут па Европу войной, но эти опасения не сбылись. Зато премьер-министр Франции кардинал Флери стал обхаживать нового прусского короля, побуждая его к дружескому союзу, — и Кантемир в своих донесениях писал, что лишь английский король Георг II может удержать Фридриха II от близости с Парижем.

Так оно и случилось: Англия начала страшиться усиления Франции на континенте и предприняла попытку искать пути для сближения с Россией, не желая при этом чем-либо поступиться в пользу будущего союзника.

Неизменными для России оставались враги па севере — Швеция и на юге — Турция. Обоим государствам помогала Франция, и оба они грозили войной России. С парижской точки зрения, было бы желательно разорвать русско-австрийский союз, учинить его невыгодным для обеих стран. Этого возможно было бы, наверное, достичь, если бы удалось изменить правление в России, то есть произвести государственный переворот. Об нем и хлопотал в Петербурге посол Франции маркиз Шетарди.

Смерть императрицы Анны Иоанновны в октябре 1740 года усилила надежды французского короля на безнаказанность вмешательства в русские дела, для чего маркиз Шетарди был очень и очень пригоден.

Новым императором объявлен был младенец Иоанн VI, сын принца Антона-Ульриха Брауншвейгского и принцессы Анны Леопольдовны, племянницы покойной государыни.

И хотя в пришедшем из Петербурга печатном Уставе о регентстве говорилось, что во время малолетства Иоанна, а именно до возраста его семнадцати лет, определен и утвержден регентом государь Эрнст-Иоанн, владеющий герцог Курляндский, Лифляндский и Семигальский, — Кантемир не торопился поздравить Бирона. Он отправил в Петербург неизвестному нам адресату свое письмо Бирону с изъявлением радости по поводу назначения его регентом, но просил задержать передачу на одну-две недели: медленная доставка почты оправдывала такое опоздание.

Как он был прав, парижский отправитель поздравления! Через двадцать три дня после опубликования устава Бирон был арестован и отправлен в Сибирь.

Все же Кантемир полагал, что родители императора могут пожелать почему-либо заменить полномочного министра при французском дворе своим ставленником, и, как человек деловой, счел нужным хотя бы косвенно справиться о своей судьбе. С очередной почтой он отправил в Петербург прошение на высочайшее имя:

"По договору с хозяйкой моей о найме дома я должен за шесть месяцев дом отказать и за те шесть месяцев платить. Потому всеподданнейше прошу о моем отзыве, если он случиться имеет, указать меня уведомить. К предосуждению высочайшей вашей славы было бы, если бы я, не уплати свои долги и не удовольствовав всех, с коими дела здесь имел, отсюда принужден был отъехать".

Ставшая за время этой переписки правительницей государства Анна Леопольдовна в ответ на письмо пожаловала Кантемира чином тайного советника, одобрив таким образом его деятельность в качестве Чрезвычайного посла. В Петербурге говорили также, что Анна Леопольдовна желала бы предложить Кантемиру быть воспитателем ее сына, императора Ивана Антоновича, но за скоротечностью своего правления не успела начать осуществление этой идеи. Да Кантемир вряд ли и захотел бы принять это назначение — не любил он придворной службы.